То есть на год нам надо на взрослые особи — двадцать две тысячи тонн, и на иждивенцев — ещё двадцать пять тысяч тонн зерна. Итого — сорок семь.
Ужас, — едва слышно прошептала она. — Мы никак не укладываемся в норматив. Даже с зерном по второму договору. Боже! Это же кабала! Любой нас теперь спеленает, а мы и пукнуть не сможем. Ой-й! — схватилась она за голову. — Откуда что взялось. Только что ничего ведь не было и нате вам, приплыли девочки.
— Кормушка, говоришь. Ну да, — мрачно ухмыльнулась Белла. — Особенно учитывая то, что подсобного хозяйства у ящеров нет. Как-то не успели завести, — с издёвкой уточнила она. — Того самого, куда надо подсыпать зерна в кормушку. Ни кур нет, ни коровок, ни кроликов у них тоже нет, — ядовито рассмеялась она. — Как-то не совмещаются ящеры с курами.
— Ну и что, — хмурая Маша раздражённо передёрнула плечами. — Подумаешь. Жили впроголодь ящеры до нас, и дальше также жить будут. Нам то что. В конце концов, хотят жрать — пусть рыбку с амазонками на паях ловят. Если они амазонкам не мешают, то мне лично той рыбы не жалко. Её в озёрах как грязи.
— Если ты к тому, чтоб сократить количество особей в трудовых лагерях, то такое отношение приведёт к отвлечению взрослых рабочих особей от работы на шахтах, — невольно похолодел голос у Беллы. — Упадёт добыча руды и угля и мы в итоге потеряем много больше.
— А вот если нам надо чтоб они все ударно трудились, — победоносно ухмыльнулась Маша, — выдавая на гора нужный НАМ результат, то надо соглашаться и на второй, и на этот, последний, третий договор, — постучала она пальчиком по бумагам у себя на столе.
Так что, Беллочка, нравится — не нравится, а придётся договор подписывать. И в том виде что нам предлагают. Не до жиру.
Глубоко задумавшись, Маша какое-то время рассеянно барабанила пальчиками по раскиданным по столу каким-то листкам.
— А вот со стеклом…, не знаю, — совсем уж тихо проговорила она. — Надеюсь, что все наши домыслы это всё же досужие домыслы, а не правда. Очень на то надеюсь.
— Надеешься, но, тем не менее, ничего не предприняла чтоб разобраться. Пустила всё на самотёк. Даже результатами моей поездки на завод к Марку не поинтересовалась, — Белла с задумчиво-отрешённым видом также рассеянно барабанила пальчиками по подлокотнику кресла. — За всё время с моего возвращения, ни одного вопроса не задала. Если у нас и дальше будет такой подход…, — кольнула она Машу построжавшим взглядом.
— Я тебе вот что скажу, подруга, — с невозмутимым видом Маша отложила в сторону листки, что только что взяла со стола. — У тебя своя доля работы, а у меня — своя, — слегка хлопнула она ладонью по столу. — И вот здесь, в моей доле, — постучала она коротко обрезанным ноготком по листам. — Чёрным по белому, грамотным русским языком всё ясно и чётко изложено.
Посмотрев на свои собственноручно этим утром коротко остриженные ногти, она ещё более погрустнела.
— Вот где наше благополучие на ближайшие годы, — не отводя взгляда от собственноручно изуродованных ногтей, уныло констатировала она. — Вот! Новый договор, предложенный Куницей, — резким движением руки Маша грубо отстранила от себя все листки на столе.
Чёрт, — едва слышно сквозь зубы чертыхнулась она. — Нормальный маникюр не у кого сделать. Нахрена тогда так работать.
Замолчав, Маша с едва скрываемым раздражением несколько долгих мгновений внимательно наблюдала за реакцией Беллы. Дождавшись, когда в её глазах вспыхнет лениво-вальяжный интерес, с понимающей усмешкой на губах сухо продолжила.
— Докладываю. Сей хитроумный крендель предлагает нам не размениваться на мелочёвку: полтора миллиона пудов, два миллиона пудов. Он предлагает сразу заключить один большой договор на переработку для него тридцати восьми миллионов пудов зерна. Частями. В котором этот, на два миллиона пудов, войдёт как первая часть. По первоначальной договорённости.
То есть: нам девятнадцать миллионов пудов — за работу, а его девятнадцать — в переработку на спирт.
Как тебе? А?! Сто тысяч тонн зернового спирта! Мужик явно не мелочится.
— Сто так сто, — безразлично пожала плечами Белла.
