— В общем, да, — пробормотал он, — то есть нет. Я ведь бываю здесь только по делам.
— Если выкроите немножко времени, — продолжала она, — непременно погуляйте по городу, осмотритесь.
Он с удивлением взглянул на нее. Как это понимать? Как приглашение? Притворно закашлявшись, он промямлил:
— Ну да, конечно… Если получится…
Она пропустила эту реплику мимо ушей и выложила на стойку пачку буклетов.
— Вот смотрите, сколько тут всего. Коллекция Хиршспрунга, планетарий, если вас интересуют звезды, Глиптотека, музей Сторма П.[4], Рабочий музей…
Нет, она его не приглашала. Йоаким проглотил разочарование.
— Что же вы посоветуете мне посмотреть? — весьма дружелюбно спросил он.
Она улыбнулась:
— В такой дождливый день я бы пошла в Глиптотеку.
Йоаким последовал совету и пошел в Глиптотеку. Сразу после полудня. Посетителей в эту пору было совсем немного. Удивительная безмятежность. Повсюду на складных стульчиках сидели люди, рисовали. Йоаким расположился в оранжерее, слушая негромкий плеск фонтана. Он не замечал бега времени. Испытывал необоримую потребность побыть в одиночестве. И больше ничего.
Ничего.
Спать Сюзанна ложилась рано, каждый вечер около десяти она заглядывала в гостиную и объявляла, что идет спать. Йоаким нисколько не возражал, он любил час-другой до полуночи побыть здесь наедине с собой, хотя, может статься, она усматривала тут упрек в лени. Так или иначе, буквально каждый вечер она без устали подчеркивала, что Йоаким понятия не имеет, каково это — в одиночку нянчить маленького ребенка. Ни секунды покоя, все время как белка в колесе: то надо его кормить, то сажать на горшок, то успокаивать, потому что ревет, а вдобавок ходить за ним по пятам, следить, как бы не испортил драгоценную Йоакимову мебель. Она так и говорила: «Твою драгоценную мебель», с плохо скрытым пренебрежением.
— Ну что ты, Сюзанна, — отвечал он. — Иди ложись, выспись хорошенько. Тебе это необходимо.
— Ты к чему клонишь? — с подозрением спрашивала она.
Он вздыхал, шуршал газетой.
— Не поцелуешь меня на сон грядущий? — спрашивала она, и если он внимательно прислушивался, то угадывал в ее голосе легкую дрожь.
— Конечно, — говорил он, клал газету на пол, вставал, подходил к ней, быстро целовал в уголок рта. — Доброй ночи. Приятных снов.
Однажды вечером она повисла у него на шее, не желая отпускать. Нет уж, это вовсе ни к чему. Цепкие руки, внезапные приступы паники, которые ни с того ни с сего накатывали на нее и в любую минуту могли обернуться яростью. Пальцы ее ползли вверх по затылку, другая рука легла ему на гульфик. Тут и до беды недалеко. Ведь несколько раз случалось, что со злости она била его кулаком в весьма чувствительные места.
— Иди-ка ложись, — простонал он, осторожно пытаясь высвободиться.
— А ты со мной не пойдешь? — прошептала она.
— Нет… нет, я еще посижу, почитаю.
— Почитать можно и завтра.
— Нет. Я все-таки…
Сюзанна напряглась, но руку не убрала.
— Знал бы ты, как это противно, — тихо сказала она.
— Что?
— Заигрывать с тобой.
Он промолчал.
— Ты все время меня отталкиваешь. Мы вообще не бываем вместе. Я даже не помню, когда мы последний раз занимались любовью.
— Подобные разговоры желанию не способствуют, — недовольно буркнул он.
— А у тебя вообще есть желание?
Он тяжело вздохнул, пытаясь вырваться из ее цепкой хватки.
— Ты завел другую? — подозрительно спросила она.
— Другую?
— Да, может, ты предпочитаешь в постели другую? У тебя все время такой загадочный вид, — дрожащим голосом продолжала Сюзанна. — Ты же ничего мне не рассказываешь. Отталкиваешь меня. Если б ты знал, каково мне это чувствовать, Йоаким. Я чуть ли не вызываю у тебя отвращение.
— Это неправда, Сюзанна.
— Возможно. Но мне так кажется.
Он не знал, что сказать. На миг повисла тишина. Рука Сюзанны по-прежнему лежала у него на гульфике. И вдруг в ее глазах вспыхнула злость.
— Ты меня больше не любишь!
Она резко сжала пальцы. Йоаким схватил ее за запястье.
— Мне больно, Сюзанна.
А она, не убирая руки, прошипела:
— Иногда я думаю, было бы легче, если б мы расстались.
— Ты хочешь расстаться? — быстро спросил он и сам удивился, с какой легкостью и надеждой произнес эту фразу.
