В ту ночь, как окажется, помощники Али бен Аби-ль-Джуда оплошали: они не сообщили ему, что произошло нечто необычное. А ведь некоторые потом утверждали, что им было известно о том, что творилось в доме эмира Канибая, конюшего султана. Простолюдины не только намекали, но прямо утверждали, что Закария бен Рады, один из помощников Али бен Аби-ль-Джуда и главный соглядатай султана, не передал Али бен Аби-ль-Джуду того, что знал. Именно поэтому тот спокойно спал, прислонившись к Сальме, своей третьей жене.
Сальму разбудило необычное движение. Быстрые шаги, хлопанье дверей, сдавленные крики на женской половине. Звуки доходили сюда приглушенными, невнятными. То ли сакия[10] поднимает воду и ее старое дерево скрипит, то ли капли дождя падают на сухую землю, то ли лодка качается на воде или копыта стучат по дороге? Что же на самом деле? Как разбудить его раньше времени?
— Господин Али, господин Али!
Переворачивается на другой бок.
Слышен звон разбитой посуды, кричит ребенок, падает что-то тяжелое. Сердце у нее бьется все чаще, во рту пересохло. Она прислушивается. Что-то случилось. Но что? Неизвестно. Вдруг кровь бросается ей в голову. Она дрожит, объятая ужасом, и не замечает, что ее господин уже проснулся. Вдруг дверь открывается от удара ноги, обутой в черный кожаный сапог, какие носят кавалеристы-мамлюки. Он обхватывает голень, собирая шальвары складками над голенищем.
* * *
Из дворца эмира Канибая ар-Раммаха, конюшего султана, вышел глашатай, знаменитый своим зычным голосом. В тот же миг из дома, расположенного поблизости от дворца эмира Каусуна ад-Даудара, рядом с кварталом Бирджуан, появился другой глашатай и направился к кварталу ар-Рум аль-Джавания. Легкий ветерок доносит до слуха барабанный бой, голоса других глашатаев. Их возгласы будят спящих, заставляют разомкнуться веки. На улице появляются банщики, пекари, торговцы молоком и фасолью. Все останавливаются и слушают. Женщины переговариваются друг с другом. В квартале аль-Мейда, ворота которого только что открылись, громко кричит торговка балилей[11]. Вдруг она перестает предлагать свой товар и громким голосом передает новость. Головы высовываются из дверей комнатушек, больших домов. Маленькие дети, зажав зубами подол галабий[12], несутся куда-то. Но куда? Никто не знает.
— Лю-лю-лю-лю-лю-лю…
Этот пронзительный крик радости вырывается из горла женщины с одного из верхних этажей. Ей вторит другая, а потом и вышедшие с младенцами на плечах босые жительницы аль-Атуфа, аль-Джударии, ас-Суккярии, которые, прихлопывая ладонями, радостно встречают новый день.
САИД АЛЬ-ДЖУХЕЙНИ
Из помещения, отведенного в Аль-Азхаре студентам из Верхнего Египта, Саид аль-Джухейни прислушивается к шуму на улице: окно его кельи расположено как раз над входом в аль-Батынию. В разноголосом гомоне он наконец улавливает: «По указу султана схвачен Али бен Аби-ль-Джуд».
Вчера на закате люди видели, как его везли. Смел ли кто-нибудь до этого даже подумать, что по этим вот улицам он будет ехать обесславленным и опозоренным на осле с проплешинами и без хвоста. Люди, как саранча, напавшая на поле, запрудили всю улицу. В глазах — злорадство.
Саид мысленно представил себе Али бен Аби-ль-Джуда. Вот он, сидя верхом на коне, покрытом дорогим чепраком, проезжает мимо домов шейхов и эмиров. Впереди него идут барабанщики; их барабаны звучат громче, чем литавры любого эмира. Вот он идет по улице, спешившись, окруженный могучими стражниками. Убедив султана ввести налог на соль, он нанес удар по карманам мусульман: что за еда без соли!
Когда Али бен Аби-ль-Джуд шел, никто не осмеливался поднять глаза и взглянуть ему в лицо. Его чалма ослепляла взоры. Но не прошло и нескольких часов, и вот он уже сидит на осле задом наперед, познав самое жестокое унижение. И мал и стар бьют его по щекам. Женщины плюют ему в лицо!
В галерее пусто. Все ушли. В воздухе — запах сырости и засохшего хлеба, куски которого валяются по углам продолговатой комнаты с высокими потолками.
Саид сунул ноги в старые сандалии. Нужно пойти в Кум-аль-Джарех к учителю, шейху Абу-с-Сауду, поговорить, послушать, что он думает о происшедшем.
