Аз-Зейни Баракят - страница 20

. Она может подумать, что сын ее умер, попав под копыта мамлюкской конницы или сраженный чумой. Целую ночь Омру не мог заснуть. Тошно ему было. Камень, тяжелый, как гора Мукаттам, давил ему на грудь. Как потерянный бродил он среди семинаристов в своей галерее, подсаживался то к одному, то к другому, вступал в разговор, посмеивался с теми, кто веселился, а как доходило дело до того, чтобы попросить взаймы, язык не слушался, голос дрожал, слова путались. «Нет, — говорил он себе, — не у этого, пойду к другому». Омру пересекал двор мечети прямо, не сворачивая в сторону. Но едва он опускался рядом с кем-нибудь, как терял дар речи, пот выступал у него на лбу, мысли путались в голове. Он не мог произнести, что хотел. Стыд охватывал его.

Те времена Омру вспоминает с горечью и тоской. Они как пыль, которую приносит ветер с Мукаттама и которая омрачает ясный день. Тогда Омру еще не знал никого из хозяев лавок или завсегдатаев бань, с которыми посиживает теперь, чтобы послушать, о чем они говорят, и донести. В те времена он был стеснительным и застенчивым. У него не хватало смелости занять денег, чтобы послать матери то, в чем она испытывала нужду.

Семинаристы останавливались прямо перед Аль-Азхаром, чтобы продать свои пайки или обменять на какую-нибудь закуску. А он взял свою дневную порцию хлеба и пошел дальше. Один прохожий обменял свою пару лепешек на кусок старого сыра. Во всех кварталах, по которым он проходил, даже нищие у ворот аль-Вазира качали головами и говорили: «Аллах поможет!» Приближался вечер, и на душе у него становилось все мрачнее. Ему казалось, что гора совсем нависла над ним и ему не хватает воздуха. Он упал ничком на старый камень около мечети аль-Хакема, вблизи сакии, потом встал на колени, воздел руки к небу и громким голосом начал читать стихи Корана. Холод пробирал его до костей. Он представил себе глаза матери и почувствовал, как тепло разлилось по его телу. Приближался рассвет. Со скрипом стали открываться ворота кварталов. Взошло солнце, и в руке у него было десять дирхемов, которые бросили ему прохожие. Он не видел их лиц, не знал, кто они. Омру купил сахар и сладости. Но в молельне Слепых, как острый нож, в его сердце вонзились слова:

— Шейх уехал на заре, Омру.

И вот начальник соглядатаев Каира говорит:

— Это не для тебя, Омру! Мне не хочется, чтобы это было твоим уделом!

Вначале он казался любезным. Омру качает головой. Но у каждого начала есть конец! Омру когда-то стыдился перечить людям. Где он, его стыд? Сторонился людей. Где она, его застенчивость? Чего он боится сейчас? Гнева начальника. Первую оплошность он ему простил. А вторую? Кто знает? Может, его телу придется расстаться с головой? Ничего нет проще. Может быть, они убили его будущее, сделали из него марионетку, и люди будут указывать на него пальцем. Уважаемые люди станут гнать его от себя. Слава богу, пока никто не смотрит на него с подозрением, никто не обращается с намеком.

Вот и день следует за уходящей ночью. Свободнее становятся речи перед лавками торговцев сладостями и портняжных дел мастерами. В молельне Сиди аль-Халлуджи толпятся жители квартала Каср аш-Шок, беседуют после вечерней молитвы, обсуждают смысл коранических изречений, сны, которые видели накануне. Чужак не проникнет в их братство. Но Омру часто наведывается в молельню. Творит молитву, молчит и вежливо слушает их, всегда согласно кивает головой в ответ на их речи. Являет собой вид ученика, только и радеющего о том, чтобы набраться ума-разума у людей, умудренных жизнью, познавших науки. Время сблизило его с ними. Если Омру пропустит один вечер, они о нем спрашивают. Начальник благодарит его, хвалит за то, что он сумел втереться в доверие к «этим». В отличие от других они говорят тихо. Его слух привык к их манере тихо говорить, и теперь ему кажется странным, когда повышают голос. Может быть, о нем услышит сам султан? Возможно, начальник приблизит к себе Омру, выразит ему свое удовольствие, похвалит его? Уже прошло немало времени с тех пор, как Омру передал свое донесение начальнику. Теперь Омру принимает заместитель — эфиоп. Уж не прогневал ли Омру начальника? Не замышляет ли тот против него чего-нибудь?