Вначале прочитал заметку о том, что местные патриотические организации во главе с лидером блока «Дэржавнисть» Борисом Голодюком требуют переименовать самую красивую улицу Ивано-Франковска — истерично так написано, даже чувствуется, как в тебя слюни летят — улицу «шовиниста» Александра Пушкина назвать именем «Головного атамана войск УНР Семена Петлюры».
Во, блин-клинтон! Это у меня приговорка такая, друг «Самсунг», изящное современное русское ругательство. Кстати, на этих самых съемках позаимствовал у наших «светляков», осветителей то есть, подрядившихся к итальянцам.
Итак, полизываю я, значит, мороженое и кручусь вокруг тумбы дальше. А там статьишка, обведенная для акценту красным карандашиком: «Хто абажает А. Пушкина и ненавидит С. Петлюру».
Написана по-русски, а ошибки, очевидно, сознательно сделаны, ирония такая, художественный прием, елки-моталки. Автор Богдан Гвиздец. Фамилия, прямо как непристойное выражение, так меня и пригвоздила. Читаю. Пушкин, по утверждению идеолога украинского национализма Дмитрия Донцова, бесноватый пиит империи. Он пел ей безоглядную осанну, славил «Невы державное теченье», «град Петров», что стоит непоколебимо, как Россия, он угрожал «надменному соседу», он жалел, что Мазепа не окончил жизнь на плахе. В его поэзии пышно и горделиво блещет для него образ царской России и того, кто рукой железной эту самую Россию «вздернул на дыбы». Он провозглашал, что «от финских хладных скал до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая» была одна русская земля. Для него Европа и Америка были «мертвечиной» в сравнении с пышностью императорской России. В его стихах звучало «тяжелозвонное скаканье» императорского кентавра, который давил под ногами племена и народы. Баяны большевизма только перелицевали Пушкина, и вот душители всяких свобод шагают «державным шагом» у Блока, а в его «Скифах» чувствуется отзвук стихотворения солнца русской поэзии «Клеветникам России»…
Я не дочитал, но это был полный «гвиздец»! Забытое мороженое липкой змейкой стекало по моей руке. Я достал платок, вытер руку и почему-то постучал ею по тумбе. Она отозвалась самодовольной гулкой пустотой. Первая мысль, когда я отвалил наконец от нее и поплелся к гостинице, — счастливчик этот самый Гвиздец: он впервые наконец-то прочитал несколько достойных произведений Великой Русской Литературы.
Что же это с недавних пор происходит со мной? Ведь если по Пушкину, куда бы меня «ни бросила судьбина и счастие куда б ни повело», я неизбежно буду скучать по Украине. Да как! До слез, до ноющей боли под ложечкой. Страдать, маяться и задыхаться от ностальгии в самом классическом ее варианте. Так отчего же сегодня так тошно мне на этой земле, отчего же я чувствую себя обворованным, нищим, как тот попрошайка-погорелец, несчастный пацан, некогда повстречавшийся мне в метро? А, друг «Самсунг»?
Да что ты понимаешь, чужеземец!
В детстве, мать рассказывала, уже приедем в Киев, остановимся на несколько дней у тетки передохнуть после долгой дороги, а я, маленький, все родителей донимаю: ну когда же мы на Украину поедем — это значит к деду с бабушкой в село. В их беленькую, еще в молодости дедом с братьями построенную глинобитную хатку под соломой. Она и тогда-то, в моем детстве, музейным экспонатом в селе смотрелась. Шевченковская хатка. Вокруг домины кирпичные, а мне она мила, мила, и все тут. Просторный двор с такими знакомыми тропинками в мягкой траве. Большая, яркая и круглая, точно волшебная цирковая арена, клумба под окошками. Хатка в вишнях да старых-престарых, но все плодоносящих раскидистых яблонях. На вишню можно легко влезть, прилипая трусами к янтарной смоле, и налопаться ягод от пуза. А яблоками, скатившимися по мягкой, поседевшей от горьких лет и аккуратно подстриженной, будто это старушечья незатейливая прическа, крыше, яблоками этими можно так здорово кидаться. И они, попадая в ствол дерева, за которым спрятался мой сельский друг, боевой товарищ по сбитым коленкам, взрываются на солнце пенистым соком и разлетаются в белые клочья.
Однажды прямо возле хаты я увидел медведку. Как она попала сюда с огорода, бог ее знает, но если ты хоть раз видел это крупное мохнатое насекомое, ты поймешь мой детский ужас. Коричневый, с рыжими подпалинами на боках, медленно перебирающий лапами, похожими на клешни, этот монстр, трижды увеличенный моим пятилетним воображением, полз прямо на меня. Не чувствуя ног, я бросился в хату, прополз по глиняному полу под кровать за печкой и, трясясь от страха, ждал, что вот-вот этот мохнатый дьявол появится в проеме двери…
