Ельцин должен был бы давно озаботиться о преемственности, а он не озаботился, стал думать об этом в последний момент и попал в сложную ситуацию. Поэтому так получилось, что был выбор на самом деле не между Лужковым, Примаковым и Путиным, а между Примаковым и Путиным.
Но самая главная ошибка – он не смог добиться покаяния всех нас за то, что происходило в трагические семьдесят с лишним лет, за то, что были убиты десятки миллионов наших граждан и, по существу, власть в государстве принадлежала бандитам. А мы, вся нация, в этом косвенно участвовали. Ельцин не подвигнул всю нацию на покаяние – на что сподобились немцы. Они смогли найти в себе внутреннюю силу как нация и отречься от нацизма и покаяться, и каются до сих пор, до сих пор выплачивают репарации. А Ельцин думал на эту тему, но понял, что русский народ в тот момент не в состоянии вот так покаяться. И я думаю, что его оценка была более-менее корректной, хотя нужно было все-таки настоять на своем, устроить настоящий суд над коммунистами, а не тот фуфловый, который состоялся. И конечно, ввести люстрацию на профессию всех, кто служил в органах КГБ. И тогда бы не было никакого Путина-гэбэшника.
Если бы Ельцин завалил КГБ, наверное, не было бы и войны в Чечне. Здесь у меня нет рационального объяснения, хотя Ельцин ставил перед собой такую цель. Но Борис Николаевич, к сожалению, после каждой победы сильно расслаблялся. Расслабился в 1991 году, расслабился в 1993-м, когда можно было реально решить эту проблему. Ведь дальше было уже сложнее.
Полагаю, что основную роль в сохранении КГБ-ФСБ сыграл Коржаков. До прихода к Ельцину Коржаков служил в личной охране Юрия Андропова, всесильного председателя КГБ, а потом и генсека ЦК КПСС. Такой человек не мог случайно появиться рядом с Ельциным. Это был не искренний порыв майора или подполковника КГБ Коржакова (я уж там не знаю, в каком звании он тогда был) охранять демократа Ельцина. Александр Васильевич внедрился в ближний круг президента по заданию КГБ. Это было задание, с которым он в общем-то неплохо справился. Коржаков не мог не быть подставой под Ельцина. И он был безусловной подставой под первого демократического президента России. Ельцин в течение очень долгого времени был единственным гарантом преобразований в России. Не станет Ельцина, и всё закончится.
Александр Васильевич, в буквальном смысле ставший членом президентской семьи, крестным отцом ельцинского внука, ввел у нас в ход термин «семья» как мафия… Именно он целенаправленно разрушал Ельцина физически. Морально Бориса Николаевича разрушить было нельзя. Другое дело, что он не смог до конца разрушить Ельцина. Поэтому я считаю, что реакция Коржакова на меня – адекватная реакция врага. Благодаря моим усилиям и еще нескольких людей Ельцин подписал указ об отстранении Коржакова.
Кто мало-мальски был знаком с президентом, понимал, как он был одинок. И это, конечно, понимал Гусинский, который очень много времени провел в команде президента. Президент был одинок даже в собственной семье, как мне кажется. Президент – это всегда одиночество. И мифотворчество – это попытка борьбы с ним, с президентом. Поскольку прямая борьба невозможна, потому что этот человек себя не запятнал чем-то таким, что для общества было бы знаком, кроме, конечно, чеченской войны, которая была ошибкой, создается мифическое «окружение», мифическая «семья», уже не такая безупречная, как сам президент. И пытаются его косвенно опорочить через это окружение.
Что касается взаимоотношения с властью и прежде всего с президентом и членами его семьи, с которыми я был знаком, то отношения мои с ними всегда были только деловые, никаких вообще тем, кроме деловых, мы не обсуждали. Я могу по пальцам пересчитать, сколько раз я общался с президентом Ельциным. Не больше десяти, несмотря на то что я был замсекретаря Совета безопасности, исполнительный секретарь СНГ, то есть находился всегда на официальных должностях. Десять раз встретиться с президентом России – это очень много. За исключением того, что я его видел в президентском клубе, в который я был принят, все встречи с ним носили абсолютно деловой характер.
