Кучеров имел вполне сложившееся мнение о милиции и поэтому обращался к ее услугам только в самых крайних случаях. Мальчишкой ему пришлось бегать от милиции, когда скитался в поездах, оставшись в войну без матери. Потом, найдя мать, он так и сохранил в душе на долгие годы враждебное отношение к их синей форме.
Одним словом, эти люди уважения у Вячеслава Семеновича не вызывали, и говорил он сейчас с дежурным с той долей отчуждения, которую считал единственно правильной в этой ситуации.
— У нас сложный случай и нам нужен человек, который сможет внимательно выслушать и понять.
Капитан Досметов мог бы ответить, что здесь не место для бесед, но уже вымотанный суточным дежурством, коротко спросил:
— Что у вас, граждане?
— Наш ученик ехал за рулем автомобиля, — заспешила Ирина Аркадьевна.
— Мы думаем, что наш ученик ехал за рулем автомобиля по городу, а это не та семья, где есть автомобиль. Мы, учителя… — солидно дополнил ее Вячеслав Семенович.
Вряд ли капитан Досметов усмотрел связь между заявлением четы об угоне машины и приходом учителей, он просто констатировал:
— Угон?…
— Мы этого окончательно утверждать не можем…
Досметов поморщился про себя. Не нравятся ему такие люди. Много говорят, трещат, как бедана. И чтобы быстрее решить дело, он отправил их тоже к Салакаеву.
Через две минуты учителя уже сидели в его кабинете. Володя порадовался, что отправил Потанина в комнату группы захвата пить чай, а то бы он сейчас только мешал своим волнением. Капитан слушал предельно внимательно. Интуиция подсказывала, что «здесь что-то есть», и хотя ему не терпелось выехать на трассу, но он еще чего-то ждал, а главное, хотел понять, что его самого тревожит.
— Расскажите, откуда и куда вы направлялись? И вообще все подробно. В каком направлении шла машина?
Манера говорить, думая при этом, сразу понравилась Салакаеву, и пока рассказывал Вячеслав Семенович, он между делом успел подумать, что при иных обстоятельствах хорошо бы посидеть с этим человеком за чаем да поговорить. Но гораздо интереснее оказалось другое: и время, и приметы машины, и направление движения совпадали с показаниями Потанина. Салакаев поблагодарил учителей и поспешил с ними распрощаться. В комнате группы захвата прозвенел сигнал «всем на выход». По телефону-рации он передал ГАИ приметы Алика Алферова и его спутницы Зои Айшиной и поднялся из-за стола.
— Сергей Сергеевич, вы можете ехать с нами!
Через двадцать минут два вертолета ГАИ уже патрулировали над городом для опознания «москвича-412», белого цвета, госзнак С 50–85 ТН. За рулем должен быть мальчик пятнадцати лет, с ним девочка четырнадцати лет. Возможно, едет один. При обнаружении предписывалось задержать любыми средствами: в салоне может находиться грудной ребенок.
Света родилась в обстановке любви.
Она была поздним ребенком. Отцу идет уже пятый десяток, как там ни крути, да и маме уже тридцать с хвостиком. Многие родные и знакомые отговаривали Таню от таких поздних родов. Да и в женской консультации советовали не рисковать и освободиться от ребенка.
Дома обсуждали проблему недолго. Сергей сказал:
— Таня, они ничего не понимают. Мы же не больные. Я уверен, всё будет хорошо.
Света появилась на свет, и была вполне нормальным ребёнком. Дом их теперь стал счастливым. Все наполнилось любовью, стало теплее. Сергей боготворил жену, Таня боготворила мужа, а оба они души не чаяли в маленькой девочке по имени Светлана.
Характер девочки, всегда настроенный на радость, на улыбку, мог сложиться только при гармоничных отношениях родителей. Она не знала, что такое испуг, окрик, и не ждала от окружавшего мира зла. Она не знала даже такого жеста, как взмах рукой перед лицом, и поэтому только смеялась, когда Таня в шутку грозила ей. И несмотря на сложности ухода за грудным ребенком, особых трудностей родителям она не доставляла.
Именно поэтому она не знала и не могла знать, что над нею уже совершено насилие. Перед отъездом в магазин родители покормили Свету, и поэтому она спала безмятежно, как спят в её возрасте все благополучные и здоровые дети. Она не проснулась от того, что машина тронулась. Может быть, проснись «на в первые же минуты, все события пошли бы иным путем. Но она не проснулась, потому что была сыта, суха, ничего у неё не болело. И она еще ничего не знала о жизни.
