Авраам Линкольн - страница 56
В ответ пришла печальная весть: 17 января отец умер. Линкольн смог выбраться к нему на могилу только весной. Унаследованную от отца землю (80 акров) он продал Джону Джонстону за символическую сумму в один доллар, оговорив, что доходы с этой земли будут обращены на обеспечение матушки Сары, пожелавшей остаться доживать свой век в той же хижине, в которой она жила с покойным мужем>{220}.
В память об отце Авраам и Мэри назвали своего младшего сына, родившегося в апреле 1853 года. Большеголовый Томас рано получил семейное прозвище Тад, которое в семье практически заменило его имя.
С рождением Тада ушла в прошлое пора беспрестанных потрясений. Семейная жизнь стала входить в размеренный ритм стандартов среднего класса: доход Линкольна достигал четырёх-пяти тысяч долларов в год>{221}, тогда как для хорошей жизни в Спрингфилде того времени было достаточно 1500 долларов>{222}. Линкольны могли позволить себе держать прислугу, хотя Мэри относилась к ней требовательно до придирчивости и при этом была скуповата. Одной из помощниц по хозяйству Авраам втайне приплачивал 75 центов, чтобы та не перечила его супруге>{223}.
Впрочем, многое по дому приходилось делать самим: Мэри шила, готовила, убирала дом, а Авраам ходил в лавки, кормил и чистил лошадь, доил корову, содержавшуюся на заднем дворе дома. Ему же «по старинке» приходилось пилить и колоть дрова. Один из соседей запомнил, как однажды стук топора разбудил его сильно за полночь. Сосед выглянул в окно и увидел, как при полной луне белеет рубашка Линкольна: известный юрист, вернувшийся из очередной поездки, засучив рукава, рубит дрова, чтобы приготовить себе поздний ужин>{224}.
Авраам удивлял жителей Спрингфилда особой, даже чрезмерной привязанностью к младшим сыновьям. Человеку его круга не пристало нянчиться с малышами — а он охотно нянчился, и за глаза его стали называть «наседкой»>{225}. Когда мальчики немного подросли, он катал их по улице вдоль дома в «повозке» наподобие детской коляски и при этом поглядывал в прихваченную с собой книгу. Как-то раз соседи видели, как, увлёкшись чтением, Авраам не заметил, что один из малышей вывалился наружу. Позже Авраам брал детей в долгие прогулки за город: мальчики шли, ухватившись за огромные руки отца или за полы его пальто, и слушали его рассказы и пояснения. Если младший, Тад, начинал хныкать, что устал, Авраам нёс его домой на шее или на плече.
— Мистер Линкольн, он уже большой мальчик, не пойти ли ему самому?
— Но его ножки так утомились!
В общем, как вспоминали соседи, «он был самым снисходительным из всех родителей: его дети буквально могли скакать по нему, а он совершенно не мог противостоять их надоедливости»>{226}.
Мэри была строже к детям, но гордилась ими не меньше. В 1853 году она хвалилась Робертом: «Наш старший в десять лет учит латинский и греческий!»>{227} Линкольн, памятуя о своём детстве, стремился дать Бобу лучшее в Спрингфилде образование; он планировал отправить сына в знаменитый Гарвард. Младших же представляли гостям на сравнительно частых вечеринках с особой торжественностью: наряжали, а потом выводили к «публике», демонстрируя, как славно они умеют петь, танцевать, читать стихи… Потом мальчишки с удовольствием носились по пёстрому ковру гостиной, в которой в обычные дни матушка играть не разрешала>{228}. Когда же Тада и Вилли уводили, Мэри долго и неустанно их расхваливала, утомляя гостей и испытывая терпение Авраама, — к счастью, в этом вопросе безграничное.
Терпение, готовность к взаимным уступкам — важный секрет прочного супружества. В 1850-х годах Линкольну приходилось непросто: потрясения, пережитые Мэри после смерти отца и сына, сильно повлияли на её душевное состояние. Склонность к переживаниям вдруг стала прорываться страхами и фобиями: миссис Линкольн вскрикивала по ночам от кошмаров, боялась неожиданного пожара или проникновения в дом какого-нибудь незнакомца. Взрывы её чрезмерной эмоциональности могли закончиться резкой депрессией или изматывающей истерикой. Через слуг и соседей распространились и осели в книгах рассказы вроде таких: однажды Мэри, рассерженная, что муж не реагирует на просьбы подбросить в камин дров, сунула полено ему под нос, да так резко, что разбила нос до крови; в другой раз супруга якобы погналась за Авраамом с кухонным ножом через палисадник на улицу, и только там, устыдившись соседей, мистер Линкольн подхватил свою миссис на руки и занёс обратно в дом со словами: «Чёрт возьми, сиди дома и не позорь нас перед всем светом!» Ещё как-то раз, пока Линкольн был в лавке, Мэри впала в неистовство и пару раз огрела рукояткой швабры его друга Якоба Таггерта, решившего попенять ей на неподобающее поведение. Якоб тут же отправился к Аврааму с требованиями извиниться за жену и как-то повлиять на неё. Линкольн же отвечал «спокойно, вежливо, очень дружелюбно, с примесью досады и печали: „Дружище Тайгер (то есть „тигр“ — так Линкольн прозвал друга по созвучию с фамилией. —
