Лазарет был укомплектован прекрасными инструментами и приборами. Канализационные трубы уносили нечистоты далеко в море, что значительно уменьшило заболеваемость. Крысы остались в прошлом, по крайней мере на Большом Соленом, и рыцарей Бонвилана держали на коротком поводке. Не стало ни избиений, ни заключения в тюрьму без расследования, к чему маршал, да благословит его Бог, питал особую склонность. Можно было получить ссуду для улучшения жилищных условий, планировалось протянуть телефонные кабели между Большим Соленым, Малым Соленым и даже материковой Ирландией. Поэтому никого не волновало, что король желает доставить себе удовольствие маленькими учеными побрякушками. Не похоже, чтобы этот француз когда-нибудь и впрямь полетел. Человек, даже в птичьем наряде, все равно человек.
Вес и размах крыльев оставались главными проблемами Конора и Виктора. Как может летать в воздухе то, что тяжелее него? Только если вытеснять воздух под крыльями достаточно быстро, чтобы создать подъемную силу, которая сведет на нет силу тяжести. А чтобы создать подъемную силу, нужны большие и, следовательно, тяжелые крылья. Если же сделать маленькие крылья, они должны быть соединены с машиной, которая сама по себе тяжелая. Любое решение создавало множество проблем.
Несмотря на более чем три года неудач, Виктор верил, что они идут правильным путем.
— Нужно научиться управлять, прежде чем лететь с двигателем. Планирование — вот первый шаг. Лилиенталь — вот наш образец.
Немецкий авиатор Отто Лилиенталь пролетел больше двадцати метров на своем планере «Derwitzer». Он был самым последним героем Виктора и Конора.
Щетка никогда не терял надежды больше чем на пять минут. И эти минуты он обычно тратил на то, чтобы растоптать последний неудачный прототип, после чего возвращался в классную комнату и начинал строить новые планы.
В конце концов Конор построил модель, одобренную его учителем. Ученик затаил дыхание, глядя, как учитель изучает его творение.
— Ты понимаешь, что вот это, возможно, никогда не полетит.
— Конечно, — ответил Конор. — Существенная часть этого корабля — летчик. Он управляет им, поворачивает горизонтальный руль влево; корабль накреняется вправо.
— Значит, мы не можем испытать эту модель.
— Нет. Если только у вас нет на примете чрезвычайно умной обезьяны.
Виктор улыбнулся.
— Помнится, я уже рассказывал тебе о летающих обезьянах. В любом случае обезьяны достаточно умны, чтобы оставаться на земле, где им и положено быть.
— А мы?
Виктор взял модель и взмахнул ею в воздухе, чувствуя, как она просто рвется в полет.
— А мы мечтатели, jeune homme. Обезьяна смотрит вверх, видит банан и дальше этого не заглядывает. Мечтатель смотрит вверх и видит луну.
Конор фыркнул:
— Которая похожа на большой банан.
— Ого! — воскликнул Виктор. — Ты смеешься надо мной, своим учителем? Это дерзость, и ты за нее заплатишь.
Француз бросил модель на диван и кинулся к подставке с оружием. Конор опередил его и схватил свою любимую рапиру, которую, так уж получилось, предпочитал и Виктор.
— О, черная карта, monsieur. — Виктор выбрал для себя короткую спортивную шпагу. — Возьми что-нибудь достойное мужчины. Долго ты будешь держаться за эту рапиру?
Конор отступал на тренировочный мат, не спуская с учителя взгляда.
— En garde![50] — воскликнул Виктор и бросился в атаку.
В детские годы, когда Конор лишь начинал осваивать это искусство, француз, фехтуя, успевал давать ему инструкции.
«Удар, защита, ответный удар. Работай ногами. У тебя что, свинец на подошвах? Видишь? Я наношу новый удар, так защищайся снова. И ноги, Конор, ноги».
Теперь было не до инструкций. Теперь французу приходилось сражаться за то, чтобы не выйти из поединка. Никаких щадящих ударов или снисходительных похлопываний боковой частью лезвия. Это была война. Они сражались в пространстве всей комнаты, иногда даже выходя на балкон.
«Он настоящий дьявол, — думал Виктор. — Ни капли пота на лбу. Всего четырнадцать — и уже превосходит меня. Но старый пес еще имеет в запасе несколько трюков».
— Это лучшая модель, которую ты построил, — тяжело дыша, сказал Виктор.
