– С электрошокером в руках это мог сделать пятилетний ребенок.
– Сомневаюсь… С тем шокером, что ты носишь в сумочке, – не смог бы. Если так уж желаешь скрыть боевую подготовку, смени хоть батарейки в щекоталке. А то совершенно разряжены…
Лицо девушки не дрогнуло. Но вот взгляд… Я и впрямь счел бы свои подозрения паранойей, если бы не этот взгляд – холодный, цепкий взгляд опытного бойца, хладнокровно прокачивающего ситуацию и выбирающего момент для нанесения беспощадного удара.
– Многие молодые девушки увлекаются единоборствами, – пожала она плечами. – Но не все любят это навязчиво демонстрировать.
– Молодые девушки? Возможно… Хотя господин Жебров утверждал, что не так уж ты молода. Но дело происходило в наркотическом бреду, и верить тем утверждениям не стоит – если ты как-нибудь объяснишь причину появления на твоем плече следов прививок от оспы… Дело в том, что эту вакцинацию перестали проводить не то за пять, не то за шесть лет до даты твоего якобы рождения.
– Бестактно спрашивать женщину о возрасте…
– Если женщина пользуется документами с заведомо фальшивой датой рождения, о такте говорить не приходится.
Я подозревал, что в ее паспорте не соответствует действительности не только дата рождения… По крайней мере, почти целиком потратив на поиски в Интернете время спутникового сеанса связи, я установил: Эльза Серебрякова не числится среди постоянных и внештатных корреспондентов Уральского регионального радио. Равно как и не сотрудничает с парой печатных изданий, упомянутых девушкой.
Выкладывать на стол этот козырь не пришлось. Эльза коснулась плеча, словно хотела нащупать сквозь тонкую ткань предательские звездообразные шрамчики. И тихо сказала:
– Это не следы прививок от оспы… Это следы СКД-вакцинации. Если, конечно, вам знаком этот термин, младший агент Хантер.
Дела минувших дней – VII
Бывший опер Синягин.
1984 год
Эту пивную не украшали столь обычные для заведений общепита таблички «У НАС НЕ КУРЯТ» – и посетители вовсю пользовались либерализмом администрации. В воздухе стояло сизое марево. Голоса посетителей сливались в негромкий монотонный гул – впрочем, не мешавший беседе. Синягин много лет не вел допросов, лишь беседовал… А так порой хотелось – например, сейчас – пустить в ход что-либо из старого доброго арсенала. Вместо этого приходилось тайком, под столиком, взбадривать пиво собеседника водкой из припасенной бутылки. Разговор того стоил.
С какого-то момента Синягин перестал на ходу анализировать детали рассказа – успеется, дома не раз прослушает и разберет по косточкам диктофонную запись. Перестал задавать вопросы… Пытался понять одно: врёт или нет бывший пилот международных линий, бывший пилот сельхозавиации, бывший… Много должностей сменил в своей катившейся под уклон карьере Василий Груздин, прежде чем стать Груздем, записным тунеядцем и алкоголиком.
Здраво рассуждая, принимать всерьез слова экс-авиатора не стоило. Подобная публика отличается невероятными способностями к сочинительству, особенно если имеется стимул – бесплатная выпивка.
Но интуиция, никогда не подводившая бывшего опера, твердила иное: Груздю можно верить.
Синягину казалось, что всё вернулось на сорок лет назад, и он, молодой, двадцатипятилетний, сидит в прокуренной опер-избе и слушает дикий рассказ геолога Мурашова.
Обе истории совпадали во многих деталях. Хотя рассказанная бывшим пилотом произошла далеко от таежной деревушки, где некогда довелось побывать Синягину, – почти в полутора тысячах километров к северо-востоку…
* * *
Отрывки из рассказа Груздина В. С.
(расшифровка диктофонной записи).
…Так этот Омельченко тот еще директор был – ни Бога, ни черта, ни прокурора не боялся. А что ему? – половина крайкома к нему ездила лосей да медведей стрелять, подступись-ка к этакому кренделю… Что хотит, то и вертит.
И ровным счетом ему насрать было, что за штурвал мне решением суда садиться запрещено аж на пять годиков. У него план горит, а тут пилот с аппендицитом слег, пока еще нового пришлют… Второй пилот, Генка Карбышев, – сопляк сопляком, только-только с училища.
В общем, продержал Омельченко меня три дня в черном теле – ни капли в рот взять не позволял, сука, а потом: давай, мол, лети в Пеледуй, там у промысловиков продукты кончаются… Заодно и Генку поднатаскаешь. И к «аннушке» меня чуть не под конвоем – чтобы по пути не остаканился.
