— Какой пароль вы выбрали, мистер Вольпоне?
— «Мамма».
— Записываю его. Господа, не могли бы вы дать образец вашей подписи… для «маммы», так бы я сказал.
— Зачем? — удивился Вольпоне. — Все указания мы сделаем по телефону.
— Рутинная формальность, — объяснил Клоппе, протягивая Вольпоне авторучку и чистый лист бумаги.
О’Бройн и Вольпоне написали образцы своих подписей.
Клоппе с облегчением вздохнул.
— Кто из вас даст указание о переводе денег? Мистер Вольпоне или мистер О’Бройн?
Вольпоне улыбнулся.
— Я! Но какая разница? Действует ведь «мамма»!
— Вы абсолютно правы! Мне осталось только подобрать вам комбинацию цифр.
— Не стоит себя утруждать. Я составил ее уже в Нассау.
— Я могу ее записать?
— 828384.
— Чудесно.
— Наши дивиденды вы переведете на отдельный счет, естественно.
— Разумеется.
— Сколько вы хотите за свою услугу?
— Сто двадцать пять тысячных процента от общей суммы.
— Солидно… Мне бы следовало стать банкиром!
— У каждой профессии есть свои преимущества и свои недостатки, мистер Вольпоне.
— Возможно, я позвоню вам завтра.
— Всегда к вашим услугам.
Когда все встали, Хомер добавил:
— Желаю вам приятного пребывания в Швейцарии.
— Я остаюсь здесь еще на двое суток, а вот О’Бройн должен немедленно вылететь в Соединенные Штаты.
После их ухода Клоппе позвонил Эжьену Шмеельблингу, руководителю одной из самых мощных тайных финансовых организаций в мире.
Обычное, ничем не привлекающее внимание здание находилось в Шаане, недалеко от Вадуза, в Лихтенштейне. Даже на двери главного входа не висело никакой таблички, указывающей на род занятий обитателей четырехэтажного особняка. Каждый день в семнадцать часов из его дверей выходили служащие с утомленными лицами и торопливо направлялись к паркингу. Единственной их специальностью была работа с деньгами. Именно здесь, в Шаане, находился «банк всех банков», который через сложную систему своих отделений в Нассау, Панаме, Люксембурге занимался «отмывкой» денег с большой для себя выгодой.
Клоппе мгновенно перевел деньги в Шаан, объяснив Шмеельблингу, что капитал в два миллиарда долларов будет находиться в его распоряжении на условиях «со дня на другой». Шмеельблинг запускал деньги в «работу» под процент, значительно превышающий тот, который он обещал швейцарскому банкиру.
Клоппе сделал устный подсчет: Вольпоне, настояв на семи процентах «мамма», вероятно, пребывал в тот момент в прекрасном расположении духа, получая 383 562 доллара в день. Два миллиарда долларов, переведенных Клоппе в Шаан уже под девять процентов, давали 493 150 долларов в день. Его чистая прибыль, таким образом, составляла 109 588 долларов, что было не такой уж мелочью на карманные расходы богатому банкиру. Означенный срок вклада прошел, а Вольпоне до сих пор не подал признаков жизни, что увеличило доход Клоппе еще на 109 588 долларов.
«Пусть они забудут о них еще на месяц!» — взывал он к неизвестному божеству. Он не мог прямо обратиться к Богу, когда дело касалось денег.
За его спиной резко стукнула дверь.
— Спорю, что ты сейчас думал о какой-то женщине!
Хомер вздрогнул, словно его застали на месте преступления.
— Могла бы постучать, перед тем как войти.
— Я передам твою просьбу маме.
Девушка обняла его и закружила по кабинету.
— Я только что сыграла в забавную игру!
— Расскажи… — подозрительно посмотрев на нее, сказал Хомер.
Сумасбродное поведение дочери приводило его в восторг, хотя иногда ее выкрутасы были небезопасны. Он с грустью отметил, что Рената имеет над ним полную власть и он не в силах противиться ее капризам. Возможно, это происходило потому, что она была полной противоположностью своей здравомыслящей матери. Возможно, потому, что у нее была тонкая фигура с длинными ногами — как при таком коротконогом отце она могла их иметь? — и фиолетовые глаза, которые приводили в смущение мужчин, когда ее лицо неожиданно делалось строгим, а во взгляде застывал недвусмысленный вопрос. И почему только из всех, кто за ней ухаживал, она выбрала человека не их круга? Отец Курта Хайнца, ее жениха, был кассиром в его банке. Безупречным, но все-таки кассиром, и уже в течение тридцати пяти лет.
