— Вы еще что-то хотите сказать? — вежливо поинтересовался сапожник Гершон. — Потому что, если нет… — Владелец концессии на торговлю табачными изделиями и лотерею махнул рукой. — Тогда позвольте, я вмешаюсь в ваш спор. — Гершон пригладил пятерней черную как смоль шевелюру. — Все, что до сих пор было сказано, извините меня за смелость, неправильно. — Сапожник покосился на величественную жену переплетчика Крамера. Подняв веки и перехватив его взгляд, она опустила уголки губ и еще больше выпрямилась. — Думаю, господа, в своих рассуждениях вы не правы. По-моему — так мне кажется, — вы упустили из виду одну очень важную вещь, а именно: Францию. Говорите, что царь торопится, хорошо, но на это надо посмотреть немного иначе. Под каким углом? Прежде всего, что такое Франция? Это каждый знает. А устраивает ли Францию царь как деловой партнер? Каждый знает, что нет. Каждому должно быть ясно, как день, что французский генеральный штаб сказал: дорогой мой партнер, будь добр, захвати город Вену в течение, скажем, двух месяцев. Самое большее. Ни днем дольше! Вексель выставлен на два месяца. Я рассуждаю как торговец. Но что дальше? Известно, что через два месяца на дворе будет октябрь, начнутся наши праздники, начнутся, как известно, дожди, слякоть, грязь, ненастье, пятое, десятое, и пускай теперь российская инфантерия пройдет через карпатскую хлябь. Пускай займет Вену. Пока неприятель радуется, что занял Подоволочиск и другие города, про которые никто бы знать не знал, если б не война. Пускай радуется. Но до Вены еще далеко. И партнер, естественно, вексель не выкупит. Что тогда делает французский генеральный штаб? Посылает депешу: конец партнерству. Сидеть невесте в девках. И тут мы приходим как на готовенькое и выигрываем войну. Я еще кое-что хотел сказать, но…
Жена переплетчика Крамера выбросила вперед руки.
— Макс, — громко сказала она, — чего мы ждем? Или возвращаемся домой, или идем дальше. Или — или… Я не намерена сидеть здесь и выслушивать все эти речи!
— Мама права, — подскочил молодой Крамер, кудрявый Бум. И посмотрел выразительно на Асю, дочь фотографа Вильфа.
Переплетчик Крамер взмахом руки осадил сына:
— Не вмешивайся. — И, обращаясь к жене, сказал: — Сейчас пойдем. Ну-ну! — махнул он рукой на этот раз в сторону сапожника Гершона. — Дай Бог, чтобы так было. Это совсем не так глупо, совсем не так глупо! Продолжай. Говори дальше.
Но Гершон уже сел на свое прежнее место в конце лавки и молчал.
Апфельгрюн вздохнул:
— Ну да! Франция! Франция! Приходит такой умник и рассуждает, как будто Франция ему дом родной. Был он там? Жил? Говорить легко!
— Герр Апфельгрюн, — перебил его владелец концессии на торговлю табачными изделиями и лотерею, — это совершенно другая страница истории. Кому какое дело, где был данный человек или где не был и вообще кто он. Так нельзя рассуждать.
— Совершенно верно, — поддакнул переплетчик Крамер. — То, что сказал молодой человек, совсем не так глупо.
— Макс, — прошипела жена Крамера, не поднимая глаз, — возвращаемся домой. Бессмысленно тут сидеть.
Крамер все еще присматривался к сапожнику Гершону.
— Да, да, сейчас идем. А вы, юноша, кто по профессии?
— Э-э, какая разница. — Гершон исподлобья глянул на Крамера и потупился.
— Совсем не так глупо, — повторял переплетчик Крамер.
— А почему должно быть глупо? — спросил старый Таг.
— Помнится, — поджал губы переплетчик Крамер, — минуту назад я говорил о вооружении. Достаточно у России вооружения или недостаточно? У меня сведения из надежного источника. В этой войне понадобятся не пули, а штыки. Это не мои домыслы. Я не такой умный. Сараево никому еще даже не снилось, и о мобилизации никто еще не думал, а один высокого ранга офицер уже сказал это моему сыну Леону, доктору, который, как вы все знаете, полковой врач, то есть в чине капитана, и было это два года назад, когда Леон собирался в свадебное путешествие в Абацию. Не пули, а штыки. — Переплетчик Крамер уперся ладонями в столешницу, оглядел всех и слегка привстал, как будто собираясь уйти. Подождал еще, не подтвердит ли кто-нибудь его правоту или о чем-нибудь спросит. Но никто не отозвался, все словно погрузились в задумчивость. И переплетчик Крамер медленно опустился обратно на стул.
