— Тогда объясни…
— Я тебя ни в чем не обманываю. А ее сегодня не будет дома целый день…
— Кого?
— Да ее же.
— Не будет дома? Но ведь…
— Нет, иногда выходит. Собирается с силами и выходит. Сегодня тоже, уйдет на весь день. И мы сможем…
— Уйти отсюда?
— Если ты так хочешь…
— Нет, пока еще нельзя. Я должен закончить работу. А только закончу…
— Да, конечно. Так ее не будет целый день. И мы сможем..
— Что?
— Приходи вечером в ее спальню. Я буду там. Попозже, как вчера.
И она идет дальше, звоня в колокольчик — так прокаженный сообщает о своем приближении: «Берегись, берегись…»
На ходу надевая пиджак, ты сбегаешь вниз, минуешь переднюю, гостиную, и вдруг… исчез голос колокольчика, все исчезло — в дверях столовой появляется согбенная старуха с суковатым посохом, сеньора Льоренте; маленькая, высохшая, в белом платье и широкой зеленой вуали, она проходит мимо тебя, глядя в сторону, сморкаясь и кашляя в платок, и на ходу бормочет:
— Сеньор Монтеро, сегодня меня не будет дома. Надеюсь, вы работаете. Поспешите. Мемуары моего мужа должны увидеть свет.
Она семенит по коврам своими кукольными ножками, в одной руке мелькает посох, в другой зажат платок, и, словно изгоняя что-то из груди, из больных легких, все кашляет, сопит, чихает. Белое платье… да это свадебный наряд из сундука в углу. Но лучше не смотреть ей вслед, пусть уходит.
В столовой, не притронувшись к еде, ты отхлебываешь глоток холодного кофе и целый час сидишь и куришь, напряженно ловя каждый шорох. Наконец стало совсем тихо — можно идти. Сжимая в кулаке ключ от сундука, ты на цыпочках проходишь гостиную, в передней выжидаешь еще минут пятнадцать — так покажут часы, — прислушиваясь у спальни сеньоры Консуэло, потом легонько толкаешь дверь. Сквозь паутину золотых лучей видна пустая неубранная кровать, а на одеяле, по обыкновению обсыпанном крошками, сидит Сага и грызет морковку. Ты протягиваешь руку и щупаешь простыни — неужели ее действительно здесь нет?
В углу опять бегают мыши, ты наступаешь одной на хвост, и она отчаянным писком предупреждает подруг об опасности. Медный ключ со скрежетом поворачивается в большом позеленелом замке, ты поднимаешь крышку на скрипучих петлях, берешь третью часть записок — пачку с красной лентой, — вдруг видишь внизу несколько старых фотографий с обтрепанными краями, прихватываешь их тоже и, прижимая к груди свое сокровище, неслышно выходишь из комнаты, позабыв запереть сундук, куда стремятся мыши, и только тут переводишь дух.
У себя наверху ты скорее садишься читать. В этой части генерал рассказывает о бурях и потрясениях своей эпохи. Он не жалеет красок для портрета Евгении Монтихо, склоняет голову перед Маленьким Наполеоном, рвется в бой с пруссаками, скорбит о поражении, призывает разить и душить гидру республики, уповает на генерала Буланже, горюет о Мексике, сетует на то, что в истории с Дрейфусом все же восторжествовала честь армии… Ломкие желтоватые листки рвутся в нетерпеливых пальцах, дальше, дальше, ведь должна же снова появиться она, зеленоокая чаровница… «Я знаю, Консуэло, почему порой ты горько плачешь. Я не дал тебе детей, тебе, в ком столько юных сил…» И чуть ниже: «Консуэло, не гневи бога. Мы должны смириться. Разве тебе мало моей любви? Ты тоже любишь меня, я знаю. Я не требую, требовать значило бы оскорбить тебя, я только прошу — довольствуйся любовью ко мне, ведь ты говоришь, что очень меня любишь, мы вполне можем быть счастливы своей любовью, так к чему эти странные фантазии…» А в другом месте: «Я пытался внушить Консуэло, что все эти зелья — один обман. Но она упорно выращивает свои травы. «Они не излечат мою плоть, но оплодотворят душу», — так она говорит в твердом убеждении…» И еще: «Я застал ее в бреду. Обнимая подушку, она выкрикивала: «Да, да, да, я смогла, я создала ее, я могу ее вызывать, могу воплощать своей волей…» Пришлось звать доктора. Он оказался бессилен: это наркотики, сказал он, а не просто возбуждающее…» И наконец: «На рассвете я нашел ее в коридоре, она шла босиком мне навстречу. Я хотел ее остановить, но она даже не повернула головы, хотя слова, которые она произнесла, явно были обращены ко мне. «Не удерживайте меня, — сказала она, — я иду к своей молодости, сейчас мы встретимся, она уже в доме, проходит сад, вот, вот она…» Бедная моя, бедная… Консуэло, демон вначале тоже был ангелом…»
