Тут Эпигений не выдержал и взорвался: «Император на это не пойдет никогда!» На что Орест очень спокойно ответил ему: «Тогда он выберет войну». И вежливым, но твердым тоном дал послам ночь — одну ночь — на размышления и назначил встречу на утро следующего дня.
Послы провели весьма скверную ночь. Аэций предупреждал их, что к угрозам Аттилы нельзя относиться легкомысленно, что у того слова не расходятся с делом. Феодосий II сам рекомендовал им соблюдать максимальную осторожность и передал Эпигению императорскую печать, которой скреплялся любой договор от имени императора. Но мог ли этот мот и расточитель с тощей казной согласиться на столь чрезмерную дань? В конце концов, они решили, что этот вопрос и станет главным предметом торга. Но главное: даже если сейчас и уступить, еще не известно, придется ли платить…
Утром стороны снова встретились на равнине в окрестностях Маргуса. Однако на месте были только двое «монголов»!.. Пришлось ждать, пока Аттила, Орест и Онегез соизволят, наконец, прибыть. Орест передал послам уже подготовленный договор на безупречной латыни. Плинфас заявил, что, по его убеждению, Феодосий откажется увеличивать размер жалованья. Орест забрал договор и объявил переговоры оконченными: пусть будет война, если византийский император этого хочет. Эпигений поспешил вмешаться: у него есть печать, договор можно подписывать!
Маргусский договор был немедленно подписан.
Онегез отвел Эпигения в сторонку и сообщил, что Аттила сделал небольшой подарок, не указав в договоре точного числа сбежавших римских заложников, но гуннских перебежчиков из знатных родов надо вернуть, равно как и отказаться от услуг всех советников-гуннов, тайных или явных, при императорском дворе в Константинополе. Было бы также неплохо убедить императора Западной Римской империи отказаться от найма гуннов в свои легионы без согласия Аттилы и уволить тех, кто уже находится на его службе. Расстались в почти дружественной обстановке.
Известие о заключении договора успокоило Феодосия II, но он пришел в бешенство, узнав, что должен выплачивать 700 фунтов золота в год, и решил про себя, что платить будет недолго. Пока же было необходимо показать Аттиле, что его признают императором и принимают его императорские требования: Феодосий приказал взять под стражу двух сыновей гуннских вождей, находившихся на его службе, и передать их Аггиле на римской территории у Карса — города в дунайской Фракии. Аттила распорядился распять их на глазах у римских конвоиров в назидание предателям, шпионам, дезертирам… и тем, кто дает им прибежище.
Аттила вернулся в свою «столицу» где-то на просторах дунайской равнины и «сформировал правительство» из своих ближайших советников во главе с Онегезом.
Аттила уделял много времени управлению государством, стараясь выступать защитником и вождем всех, кто подчинялся его власти, укреплял связи с соседними государствами и заботился о развитии сети дорог, связующих основные районы, центры и городки его империи.
Он — император и жаждет соответствующего величия. Чужие должны его бояться, свои — слушаться. Но еще он хотел, чтоб его любили. Приск оставил нам следующее описание: «Он выступал гордо и бросал взгляды свысока, держался прямо, сознавая свое могущество; он любил войну, но умел разумно использовать и время затишья; по-царски надменный, когда провозглашал свою волю, резкий и грубый, когда считал это уместным, он при этом не оставался глух к просьбам, и многие его подданные могли убедиться в его доброте».
Все современные историки, изучавшие жизнь и характер Аттилы, отмечают, что он был, прежде всего, дипломатом. Все, что мы уже успели узнать о нем, подтверждает это мнение: скрытность и недоверчивость, но при этом склонность к наблюдению и анализу, проявленные при дворе Гонория, сообразительность при установлении контактов с дунайскими племенами, ловкость и развитый интеллект, коими блистал он во время поездок на Восток и Дальний Восток, а также отношения, которые он поддерживал с Аэцием, и то, как он добился заключения Маргусского договора.
Молодой император, желавший заявить о себе, должен был всегда и везде оставаться дипломатом: в оттенках поведения, в осознании важности внешнего облика, в выборе послов, в торжественности или разгульном веселье приемов, в грубом нажиме или тонкостях заключаемых договоров. Там надо внушать страх, тут проявить мягкость, здесь казаться суровым, а там добродушным жизнелюбом, быть то строгим, то милосердным. Аттила стал выдающимся актером политической игры, обладая врожденным талантом подчинять себе людей.
