«Общность женщин» у кочевников по-прежнему предполагается многими исследователями. Согласно этой теории, мужчина не имел исключительного права на одну или несколько женщин. Родственные связи мало кого заботили. Младенцы жили в повозках матерей, а когда они подрастали, их переводили в повозку для детей, а позднее, когда мальчики становились юношами, девочки поселялись в отдельной повозке. Вожди не подпадали под общее правило и жили с собственными женами и наложницами, которые растили их детей. Захват женщин был законом войны. Красавицы становились частью добычи, и вожди имели право выбирать первыми.
Эта гипотеза сегодня зачастую ставится под сомнение, и большинство ее приверженцев признают, что обычай общности жен существовал только короткий период и в наиболее примитивных ордах дунайских кочевников.
Моногамия не была абсолютной и сосуществовала с полигамией. Предполагается, что моногамии придерживалось большинство занимавшихся перегонным скотоводством, а также оседлые поселенцы, городские ремесленники и торговцы, обитатели земледельческих поселений. Сторонники моногамии обосновывают это предположение малочисленностью населения и проникновением религий с суровыми требованиями к морали. Высказывалась и еще одна довольно интересная версия. Единого типа семьи не существовало, и военные отряды состояли как из приверженцев моногамии, нарушение которой строго каралось племенем, так и из «многоженцев», не знавших ограничений. Гунн мог свободно выбирать между двумя формами, но, склонившись к моногамии, уже не мог нарушать ее законов. Такие юридические тонкости и нечто вроде полиции нравов, которая должна была бы существовать, лишают эту гипотезу убедительности. Но вполне вероятно, что решительные сторонники моногамии — любовь творит чудеса! — боролись за уважение своих браков и могли, при наличии заслуг, добиться согласия соплеменников или, по крайней мере, вождей.
Выдвигалась также и не слишком убедительная гипотеза существования каст в составе племени: вождь пользовался привилегией неограниченной полигамии, среднее звено имело право на ограниченное количество жен, а простые воины должны были соблюдать моногамию. В пользу этой гипотезы можно привести то, что вожди гуннов действительно придерживались полигамии и количество жен и наложниц возрастало с их рангом, а кроме того, ограничение числа женщин, «следующих за войском», было желательно для сохранения маневренности.
Полигамия также имела свои законы, не обязательно единые для всех племен. Вожди не знали ограничений, и многочисленные браки Аттилы служат ярким примером тому. Что же касается остальных, то не исключено, что, начиная с определенного количества жен, для нового брака требовалось разрешение вождя, и распределение пленниц также проходило под его контролем. Современники Атгилы — Приск и Кассиодор — писали о жестоких изнасилованиях с последующими зверскими убийствами женщин при набегах и захватах городов, но они же утверждают, что с пленницами, полученными при разделе добычи, обращались очень хорошо и порой даже лучше, чем на их родине. У гуннов, по-видимому, даже существовало довольно уважительное отношение к женщине, но при этом кочевники редко пускали старух за спасительный частокол лагеря, и их повозки, замыкавшие обоз и тащившиеся медленнее других, были обречены на уничтожение врагом.
Правда, что гунны недорого ценили жизнь. Вопреки мнению историков классического периода, а также Мишле или Рамбо, Аттила всегда берег жизни не только своих воинов, но и других подданных. Он предпочитал демонстрировать силу, нежели пользоваться ею, запугивать, а не убивать. Но гуннский воин рвался в бой, и яростный порыв преобладал над тактикой. Чем больше риска, тем больше славы, и часто даже полная уверенность в неминуемой гибели не могла его удержать. Умереть ради славы — вот истинная доблесть. Неверие в загробную жизнь не охлаждало пыл воинов, напротив, оно являлось источником отваги гуннов. Хочешь не хочешь, а умирать придется, так что сделать это лучше в яростном боевом порыве. Нет, они невысоко ценили жизнь: воины кончали с собой из любви к почившим вождям, приносили себя в жертву из мелкого тщеславия, так что об истинной жертвенности не могло быть и речи. В каждом отряде были воины, знавшие толк в целебных травах и лечившие настоями и отварами своих товарищей, но в случае тяжелого ранения или болезни гунны кончали с собой без колебаний.
