Аттила направил также делегацию в Рим, которая благополучно добралась до места назначения. Послы прибыли получить дань, оговоренную с папой и полномочным представителем императора, так как выплата задержалась недопустимым образом. Валентиниан III незамедлительно удовлетворил требование и принес свои извинения за задержку, которая произошла по «не зависящим от него обстоятельствам».
Кроме того, Аттила послал партию оружия франкам-рипуариям в знак дружбы и дорогого ему союза, который он хотел еще более упрочить на случай возможной войны.
Он попытался также, но безуспешно, возобновить отношения с бургундами.
С особой радостью он узнал о гибели Сангибана, который все-таки не уберегся от оружия вестготов. Но с аланами дело решительно не клеилось. Западные аланы в Галлии и Испании были практически полностью перебиты, восточные сделали невыносимой жизнь Эллака. Кроме того, среди акациров произошел раскол, и часть их присоединилась к непокорным аланам, тогда как обычно эти народы плохо ладили друг с другом. Было замечено появление новых племен, которые, по-видимому, были родственны акацирам. Дикие пришельцы вторгались почти со всех сторон в долины восточных рек на востоке и в районы Урала.
Император собрал, постаравшись придать этой встрече по возможности более торжественный характер, своих главных полководцев и министров и заявил им, что его здоровье в полном порядке и что он намерен лично заняться восстановлением порядка в империи вплоть до самых дальних восточных окраин, а затем предпринять наиболее грандиозную в своей жизни кампанию против «римских империй».
Можно ли, учитывая вышесказанное, объяснять уход из Италии подорванным здоровьем?
Можно, поскольку некоторые поступки Аттилы свидетельствуют об этом, вне всякого сомнения, допустить, что неожиданное ухудшение самочувствия сыграло свою роль в решении отказаться от захвата Рима, но оно не стало единственной причиной.
Необходимость усмирить мятежников в центральной и восточной частях империи послужила дополнительным мотивом. Но надо признать, что Аттила не сразу бросился покорять бунтующие провинции и что он мог доверить осуществление карательной экспедиции Оресту, снабдив того необходимыми указаниями и дополнительными войсками.
Едва поправив пошатнувшееся здоровье, Аттила немедленно заявил о своем желании восстановить порядок в империи и утвердить свою власть во всем римском мире — цель, о которой он впервые заявил официально.
С учетом этого можно предположить, что отказ от Рима был продиктован сложившимися обстоятельствами. Аттила усомнился в своих физических силах и сделал вид, что уступил просьбам папы, на самом же деле хотел лишь отдохнуть и подлечиться и затем возобновить борьбу с новой силой. Однако зная о готовности Рима капитулировать, трудно представить себе, чтобы Аттила мог лишить себя столь славной победы, которая стала бы блистательным завершением его карьеры. Умереть в Риме, покоренном Риме, открывшем ему свои ворота, — это был бы настоящий апофеоз!
Некоторые исследователи утверждают, что он посчитал этот триумф бесполезным, так как после его смерти никто не сумел бы сохранить его империю. Такое предположение имеет основания, но при этом с неизбежностью подводит к заключению, что Аттила не верил в возможность существования своей огромной и разноплеменной империи (с Римом или без него) после собственной кончины, а это представляется совершенно невозможным, поскольку именно в этот период он проявляет огромное внимание к своим наследникам и передает все больше полномочий Онегезу.
Итак, мы снова вынуждены рассмотреть вопрос о психическом расстройстве. Уже неоднократно отмечалась неожиданность решений, смена фаз хладнокровия и неврастении, решительности и неуверенности. У Аттилы могла развиваться одна из форм шизофрении.
Часть исследователей склонна видеть в Аттиле авантюриста, искателя приключений. Для него, утверждают они, игра имела больше значения, чем выигрыш, поэтому, поняв, что он победит в этой партии, доводить дело до конца ему было уже неинтересно. Он бросал все и устремлялся на поиски новых приключений, удовлетворенный уже тем, что изумил весь мир. Другие, как Г. Хомайер и Гельмут де Боор, шли еще дальше по пути психоанализа, утверждая, что Аттила был жертвой инстинкта разрушения и что именно гений разрушения определял все его поступки, стирал ли он город с лица земли или разбивал надежды своего окружения, отказавшись его уничтожить.
