— Но если новым героям удастся перебить всех исландцев? — спросил развязный полицейский. — Для воинствующей державы нетрудно, когда ей это понадобится, превратить место отдыха благотворительных миссий в атомную базу.
— Мы знаем, что стало с Гитлером, — сказал органист. — Народ бессмертен. Человеческий род, во всяком случае в нашу эпоху, истребить невозможно. Очень может быть, что большая часть населения земли погибнет в борьбе за более целесообразную форму общества. Очень может быть, что многие города мира превратятся в пустыню, прежде чем эта форма будет понята всеми. Но когда это произойдет, настанет новая эра расцвета для человечества.
— Слабое утешение для Исландии, если мы будем сровнены с землей и уничтожены теми, кто борется за мировое господство, — сказал развязный полицейский.
— Как политическая единица Исландия не так много значит в общей картине мира. Исландцы существуют всего тысячу лет и всегда были маленьким народом, хотя семьсот лет тому назад уже слагали героические саги. Многие империи были за это время уничтожены — и мы даже не помним, как они назывались, — уничтожены потому, что не шли в ногу со временем, когда жизнь требовала более целесообразной формы общества! Преувеличивать значение одной страны как политической единицы — это одновременно и ново и старо. Нельзя смешивать страну как понятие географическое и форму организации общества в отдельной стране. Римская империя была не страной, а особой формой вооруженной цивилизации. В то время как древний Китай был особой формой цивилизации духовной. Христианство средних веков — понятие не географическое, так же как капитализм, коммунизм, Восток и Запад. А Исландия — географическое понятие, Исландия — страна. Атомная бомба может уничтожить города, но не географию, так что Исландия останется.
— Как ты, культурный человек, можешь спокойно смотреть на то, что сровняют с землей все города мира, очаги культуры? — спросил развязный полицейский.
— Разве тебе не известно, что города тем ценнее, чем больше в них развалин? — И органист, склонившись над закипавшим кофейником, беззаботно засмеялся. — Да здравствует Помпея!
— И ты, может быть, хочешь, чтобы на месте разрушенного Лондона росли сорняки, а воронка от атомной бомбы, в которой утонет Париж, покрылась ряской?
— А почему на месте разрушенного Лондона не расти розовым кустам, а на озере, под водами которого скроются развалины Парижа, не плавать лебедям? Люди считают, что чем больше садов в городах, тем они красивее. Люди любят, чтобы их жилища тонули среди деревьев и цветов и отражались в тихих озерах. Но самый прекрасный сад — это деревня, это сад садов. Когда атомная бомба сровняет города с землей и произойдет мировая революция, тогда начнется культура деревни. Земля станет тем садом, какого никогда еще не было, какой существовал только в мечтах и песнях.
— И мы снова начнем верить в лошадей, — сказала девушка с Севера, улеглась на диван около развязного полицейского и заснула.
