Не успела я опомниться, как он резко притянул меня к себе и взял под руку. Он держал меня крепко, может быть, даже слишком крепко, но совершенно спокойно, и молчал. Его рука касалась моей груди.
— Ты, видно, привыкла ходить с мужчинами?
— С теми, кто чувствует призвание, нет.
Мы шли и шли, пока он вдруг не выпалил:
— Ты косишь на один глаз.
— Скажешь тоже!
— Честное слово. Ты косая.
— Хорошо хоть, что не одноглазая.
— Да, ей-богу. Если внимательно присмотреться, ты косишь. Иногда я сомневаюсь, а иногда я уверен в том, что ты косая. Ну просто ужасно, как ты косишь.
— Только когда я устану. Правда, у меня глаза широко поставлены, как у совы, ведь меня и зовут совой.
— Никогда в жизни не видел, чтобы человек так косил. Что же теперь делать?
Он говорил как будто мрачно, но в голосе его была такая теплота, что во мне что-то шевельнулось.
И все-таки я была спокойна, разницу между ним и тем, другим, я чувствовала по своим коленям. Когда мы подошли к двери моего дома, я открыла сумку, но оказалось, что ключей нет. Нет и все тут. Час ночи. У меня были ключи от парадного и черного хода, и я, уходя, никогда не забывала брать их с собой: ведь иначе я не попаду в дом. Ключи всегда лежали в сумке. А тут я забыла их, или, может быть, потеряла, или они, лишившись своего материального образа, каким-то чудом или колдовством превратились в ничто. Я перерыла всю сумку, вывернула наизнанку подкладку, на случай если ключи завалились туда, но все было напрасно. Я не могла войти в дом.
— А ты не можешь постучать?
— Постучать? Что ты! Лучше уж я всю ночь простою на улице, чем заставлю таких людей открывать мне.
— У меня есть отмычка. Правда, я не думаю, чтобы ею можно было открыть этот замок.
— Ты сошел с ума! Ты что же, решил, что я соглашусь войти в этот дом с помощью отмычки? Нет уж, лучше я подожду. Вдруг кто-нибудь из домашних еще не вернулся, тогда он и меня впустит.
Он посмотрел на меня.
— Видно, тебе здесь живется несладко. То ты говоришь одно, а то прямо противоположное. По-моему, лучше всего будет, если ты пойдешь со мной.
Так это произошло. Я ушла от него только на рассвете. Надевая пальто, я сунула руку в карман — ключи, конечно, лежали там.
У него ничего не было, кроме чемодана. Кровать, стол и стул принадлежали хозяйке. Пианино он брал напрокат; он намного опередил меня в музыке и потому уже играл на пианино, я же пока и мечтать не могла ни о чем, кроме фисгармоний. В комнате был полный порядок. Пахло мылом. Он предложил мне сесть на стул, открыл чемодан и достал фляжку с водкой, которую хранил на всякий случай, как и подобает практичному и запасливому крестьянину.
— Чем еще ты собираешься меня угостить? Жевательным табаком?
— Нет, шоколадом.
Я взяла шоколад, но водку пить не стала.
— Что еще ты можешь мне предложить?
— Не торопись, — ответил он, — скоро узнаешь.
Я склонна думать, что любовь — это выдумка романтических писателей, типа тех, кому хочется мычать коровой или наложить на себя руки, во всяком случае, в саге о Ньяле ничего не говорится о любви, а ведь она прекраснее всех романтических книг. Те, кого я считала самыми лучшими людьми в Исландии, мои родители, с которыми я прожила двадцать лет, никогда не говорили о любви. Правда, они рожали нас, детей, но это была не любовь, а простая, обычная жизнь бедняков, у которых нет времени заниматься пустяками. Я ни разу за всю жизнь не видела, чтобы они ссорились, но разве это любовь? Вряд ли. Я думаю, что любовь — это развлечение бесплодных людей в городах, заменившее собой прежнюю бесхитростную жизнь.
Я чувствую, что во мне идет какая-то особая жизнь, над которой я почти не властна, хотя она часть меня самой. Целуют меня или нет, все равно рот создан для поцелуев. «Ты невинность из сельской глуши, и ужасная это вина», — спел Атомный скальд Беньямин, когда увидел меня. И это было удивительно верно. Даже если в жизни и происходит что-то уродливое, все равно это сама жизнь плещется в громадном и сложном сосуде — нашем теле. Люблю ли я этого стройного горячего человека? Не знаю. Почему при виде другого слабеют мои колени? Об этом я знаю еще меньше. Да и зачем спрашивать? В определенный период жизни девушка любит всех мужчин, не выделяя никого, она любит мужчину. А это может означать, что она не любит никого.
