— Здесь, — повторил туарег.
В западном направлении, прямо против нас, в лучах заходившего солнца, тянулась бледной лентой узкая тропа, с которой нам предстояло расстаться. С одной стороны — белая равнина, дорога в Ших-Салу, хорошо знакомые стоянки и колодцы… А с другой — черная стена на мальвовом небе и врезающийся в нее мрачный и тесный проход.
Я посмотрел на Моранжа.
— Сделаем привал, — сказал он просто. — Эг-Антеуэн советует нам пополнить насколько возможно наши запасы воды.
С общего согласия мы решили, прежде чем углубиться в горы, провести в этом месте ночь.
В темном углублении бил небольшой источник, ниспадавший вниз красивыми каскадами; вокруг него росли несколько кустов и кое-какие растения.
Стреноженные верблюды принялись тотчас же щипать траву.
Бу-Джема поставил на огромный плоский камень наши походные приборы — оловянные тарелки и кружки. Он раскрыл коробку консервов, к которой присоединил блюдо с каким-то салатом, им самим собранным на сырых берегах ключа. Его порывистые движения, когда он размещал все эти предметы на скале, доказывали, что он сильно волновался.
В тот момент, когда он наклонился ко мне, чтобы передать тарелку, его рука, сделав мрачный жест, указала на коридор, куда мы намеревались вступить на следующий день.
— Блад-эль-Хуф! — прошептал он.
— Что он говорит? — спросил Моранж, уловивший движение проводника.
— Блад-эль-Хуф, т. е. «Страна ужаса». Так арабы называют Хоггар.
Бу-Джема отошел в сторону, чтобы не мешать нам обедать. Сидя на корточках, он стал есть листья салата, оставленные им на свою долю.
Эг-Антеуэн сидел неподвижно.
Вдруг он встал с своего места. На западе солнце горело огромным раскаленным факелом. Туарег подошел к роднику, разостлал на земле свой голубой бурнус и опустился на колени.
— Я не знал, что туареги так свято соблюдают мусульманские обычаи, — сказал Моранж.
— И я тоже, — задумчиво произнес я.
Но мое удивление было кратковременным, так как меня ожидал совсем другой сюрприз.
— Бу-Джема! — позвал я.
В то же время я взглянул на Эг-Антеуэна. Погруженный в молитву, с обращенным к западу лицом, он, казалось, не обращал на меня никакого внимания. Он собирался пасть ниц, когда я крикнул еще раз, более громким голосом: — Бу-Джема! Пойдем со мной к моему мехари: мне надо кое-что достать из седельной сумки.
Медленно и важно, не поднимаясь с земли, Эг-Антеуэн продолжал шептать свою молитву.
Но Бу-Джема не двинулся с места.
В ответ на мой зов прозвучал лишь глухой стон.
Мы моментально вскочили на ноги, Моранж и я, и подбежали к проводнику. Эг-Антеуэн очутился возле него в одно время с нами.
С закатившимися глазами и с уже остывшими конечностями, туземец хрипел в объятиях Моранжа. Я схватил одну из его рук. Эг-Антеуэн взял другую. Каждый по-своему, мы старались понять и разгадать, в чем дело.
Вдруг Эг-Антеуэн привскочил. Он заметил маленький пузатый котелок, который несчастный араб держал за несколько минут до того между своими коленями и который лежал теперь опрокинутым на земле.
Схватив несколько листьев салата, еще оставшихся в горшке, туарег быстро повертел их один за другим в руках и испустил хриплое восклицание.
— Ну, вот, — проворчал Моранж, — теперь, кажется, он сходит с ума!
Я впился глазами в Эг-Антеуэна и увидел, что, не говоря ни слова, он стремительно помчался к камню, служившему нам столом; через секунду он снова был возле нас, держа в руках блюдо с салатом, до котого мы еще не прикасались.
Он вытащил из котелка Бу-Джемы широкий мясистый Лист бледно-зеленого цвета и приблизил его к другому, выхваченному из нашей тарелки.
— Афалеле! — сказал он полным страха голосом.
Холодная дрожь пробежала по спине у меня и Моранжа: так это афалеле — «фалестез» арабов Сахары; так это — то страшное растение, которое истребило, вернее и быстрее, чем оружие туарегов, часть экспедиции Флятерса!..
Эг-Антеуэн поднялся с земли. Его высокий силуэт обрисовывался черной фигурой на небе, принявшем внезапно бледно-сиреневую окраску. Он посмотрел на нас.
Видя, что мы все еще хлопочем около несчастного проводника, он покачал головой и повторил:
