— При чём тут какая-то башмачница?
Как-то не очень верилось мне, что столь обыденное слово легло в основу страшного проклятия. Поэту же так не казалось, он кое-что мудрёного про это словечко знал и поспешил своим знанием поделиться:
— При чём тут, бес его знает. А вот в испанской культуре «Башмачница» — это архетип, воплощающий миф о заветной и несбыточной мечте.
— Точно?
— Уж поверь. То и дело всплывает в различных канонических и не только тестах. Кстати, у почитаемого тобою Горсиа Лорки есть пьеса с названием «La zapatera prodigiosa».
— Волшебная башмачница, — перевёл я. — Что-то не припомню.
— Есть, есть. Жёстокий такой фарс в стиле фламенко. Там про одну стервозную сеньору, которая своими выходками доводит окружающих до белого каления. То одного она хочет, то другого, то сама не знает, чего. Сюжет зациклен, всё в итоге возвращается на круги своя, к первоначальной ситуации.
— И что за ситуация?
— Знамо дело: столкновение иллюзорных надежд с суровой действительностью.
Осторожно-осторожно, жалея подвески, я свернул в знакомом месте с трассы на грунтовку, после чего пробормотал:
— Ну, башмачница, так башмачница. По большому счёту это ничего не меняет: и так ничего неясно, и этак.
Ашгарр посмотрел по сторонам и, судя по всему, хотел спросить, куда это мы повернули, но в последний момент почему-то передумал. Похлопав по журналу, что по-прежнему лежал у него на коленях, спросил о другом:
— И что, как только ты прочитал этот стишок, сразу попал в Запредельное?
— Сказал же, сразу, — ответил я. — Что и как, пока не пойму, нужна помощь зала. Буду советоваться с кем-нибудь из местных экспертов.
— Слушай, а как к тебе эти «Сибирские зори» попали?
— Дело одно расследую о смертоубийствах, это вроде как вещдок.
Ашгарр запихнул журнал в бардачок, воткнул зеркало в паз и пробормотал что-то невнятное.
— Что говоришь? — напрягся я, сообразив по интонации, что прозвучал упрёк.
— Говорю, бросил бы ты, Хонгль, свои тёмные дела.
Поскольку эта гнилая тема всплыла не впервые, я скривился:
— У-у-у, завёл пластинку.
— Я серьёзно. — Ашгарр снял очки, потёр глаза. — Из-за этих мутных дел ты всё больше становишься похожим на человека.
— Ерунда. При любых раскладах мне из себя дракона не вытравить. Так что брось чушь городить.
— Это, Хонгль, не чушь. Это суровая правда. Ты сам за собой не замечаешь, а со стороны оно всё видно.
— Видно? Что тебе видно?
— Что ты опускаешься всё ниже и ниже.
Обвинение было серьёзным, прозвучало конкретно, поэтому я потребовал:
— Аргументируй.
Поэт многозначительно хмыкнул, мол, держись тогда, сложил руки на груди и начал предъявлять прокурорским тоном:
— Киряешь как какой-нибудь эстонец Янсон, на баб человечьих всё время пялишься, Силой раскидываешься бездумно, в День Победы флагом красным машешь на балконе, в какие-то сомнительные дела постоянно впрягаешься, чреватую опасностями торговлю Зёрнами Света развернул, якшаешься с кем попало, а случай с прошлогодней Охотницей — это, вообще, что-то с чем-то.
В этом месте его обвинительной речи я не выдержал и грязно выругался, после чего напомнил:
— Мы тогда ребетёнка, между прочим, от смерти спасли.
Это было чистейшей правдой. Одолев Эльгу, отважную Охотницу из клана Стефана «Носорога» Хирша, мы по моему требованию исполнили её предсмертную просьбу, передали с оказией барнаульскому знахарю Шилику коготь дракона. Естественно, за неимением другого, свой собственный коготь. Шилик из того когтя целебное зелье сварил, и тридцать три дня потчевал им смертельно больную девочку. Славе Силе поправилась хворая, встала на ноги.
Но Ашгарр будто не слышал меня, талдычил своё:
— С каждым годом всё больше и больше от тебя разит человеком. Чую, Хонгль, настанет такой час, когда ты всех нас так круто подставишь, что выбраться не сумеем. Ладно мы, чёрт с нами, пришли-ушли, но Вещь Без Названия останется без присмотра. Здорово будет?
— Не каркай, — потребовал я.
— Я не каркаю, я предостеречь пытаюсь. Слушай, а может, ты мечтаешь стать человеком? Может, спишь и видишь себя бескрылым?
— Дурак ты, Ашгарр.
— Сам дурак.
— Слушай, никак не пойму, в чём смысл этой твоей уксусной эскапады? Чего ты, собственно, хочешь? Чего пустыми этими разговорами добиваешься? А?
