— Вот так вот, значит, — задумался я.
— Ага, — кивнула Лера, тщательно облизала (не томно, как эти дуры из рекламы, а жадно, как оголодавший ребёнок) крем с пальца и добавила: — Правда, редакция вроде как оставляет за собой право отказаться от публикации, если сочтёт художественный уровень текста низким, но думаю, это они так цену набивают. Что угодно напечатают, за милую душу, только плати.
— Забавно, — хмыкнул я. — А как ты об этом узнала?
— Так у них на этот счёт объявление висит на главной странице. Во-о-от таким вот кеглем накидано.
— Что, даже не скрывают?
— А чего тут скрывать? — пожала плечами Лера. И сказала со здоровым, присущим их поколению, цинизмом: — Бизнес как бизнес.
После этих её жёстких, но справедливых слов, меня охватило беспокойство. Подумал, а не лопухнулся ли я, не переплатил ли Холобыстину за публикацию стихов Ашгарра. И не сдержался, спросил:
— А какова цена вопроса?
— Всё зависит от объёма текста, — пояснила Лера. — Там у них таблица специальная. Мелкий опт, крупный опт, скидки. Точных цифр не помню, но могу посмотреть.
Ну, Семён Аркадевьевич, мысленно восхитился я, ну пройдоха. А как пел-заливал про бескорыстных творцов, тонко чувствующих и по-особенному ощущающих. Лицемер чёртов.
Тем временем Лера уничтожила остатки торта и, пробормотав что-то насчёт уровня холестерина и кремлёвской диеты, уточнила:
— Ну так что, шеф, сходить, посмотреть циферки? Или как?
— Не нужно, — ответил я, помолчал-подумал и на всякий справился: — Скажи, а спонсоры у них есть?
— Не знаю, — ответила Лера, — на этот счёт ничего такого не попалось.
— Сам-то журнал полистала?
— Ага.
— Ну и как?
— Да так. Не торкнуло. Правда, увидела одну прикольную штуку.
— Какую это?
— Сейчас.
Лера сползла с кресла и сходила в приёмную за журналом. Принесла, положила на стол, пролистнула где-то до середины и хлопнула ладонью по странице:
— Вот, шеф, смотрите. Раздел поэзии, а что печатают.
Неужто, похабные картинки, грешным делом подумал я. Подтянул журнал и обнаружил на сто десятой странице подборку одностиший под названием «Вздохи северной страны» за авторством некоего Всеволода Бабенко. Ну и прочитал, разумеется, несколько штук. Среди прочих такие:
Ржавая луна — консервной банки овал на мху валуна.
Хмурое утро, голову в петлю сую, в шёлковый галстук.
В холодном поту — тяжело и бесшумно могильный ворон.
Пора урожая, сад камней не бесплоден — плоды раздумий.
Ознакомился и поинтересовался:
— А чего, подруга, тебя тут удивило?
— Ну как, — пожала плечами девушка. — Раздел поэзии, но это же не стихи.
— Почему же не стихи? Стихи. Это так называемые, одностишья или, по-другому говоря, моностихи. Для русской литературы, кстати, вполне традиционная штука. Многие русские поэты прибегали к подобной форме стихосложения.
— Да? Какие это?
— Ну… Так сразу навскидку… Ну, Брюсов, к примеру. У него есть такой замечательный стих: «О закрой свои бледные ноги». Часом не слышала? Известный очень.
— Не-а, — мотнула головой честная девушка, — не слышала, но название прикольное.
— Это, детка, не название, это и есть стихотворение.
Лера прыснула:
— Муха села на варенье, вот и всё стихотворенье. Да?
— Типа того, — кивнул я и, ткнув пальцем в журнал, сказал: — А вообще-то это не вздохи никакие, не охи и даже не страдания, а самые типичные хайку.
— Хайку? Но, шеф, хайку они же… — Лера черканула несколько раз чайной ложкой по воздуху. — Они же в три строки. Или я что-то путаю?
— И путаешь, и нет. Это у нас так повелось — в три строки, а на родине хайку, в Японии, как раз в одну строку пишут. Точнее — в столбик. А разбивка идёт с помощью специальных служебных иероглифов.
— Да? Не знала.
— Теперь знаешь.
— Ага, шеф, знаю теперь. Спасибо. Спасибочки. Только мне, честно говоря, от этих самых хаек…
— От хайку, — машинально поправил я.
— …ни холодно, ни жарко, — закончила Лера и смущённо вздохнула. — Не понимаю я в них ничего. Что там к чему? В чём суть? Не врубаюсь. Блондинка, одним словом. Беспросветная.
Уже второй год играем мы с ней в эту забавную игру, подумал я. Она прикидывается простушкой, я корчу из себя шибко умного.
