Особых сомнений, что несчастный является поэтом Бабенко, у меня не возникло, но так, для порядка, чтоб, как говаривала птица Додо из «Алисы в стране чудес», не началась дикая путаница, личность погибшего всё-таки уточнил. Прикрывая нос платком, прошёл на цыпочках к столу, порылся в ящиках и обнаружил коробку, где среди прочих документов имелась и бордовая паспортина на имя Бабенко Всеволода Михайловича. Сравнение фотография под сморщенным ламинатом с посиневшим лицом висельника не оставило от сомнений камня на камне.
Находиться в кабинете дольше необходимого не хотелось (терзали рвотные позывы), и я поторопился на выход. Правда, на секунду ещё задержался, чтоб поднять с ковра блеснувшую заколку для галстука, но рассмотрел её уже на крыльце. Сделана она была из металла, как пишут в милицейских протоколах, жёлтого цвета, и представляла собой изящно выполненную миниатюру: тупорылый лев с короткими крыльями и русалочьим хвостом намертво вцепился в холку заваленного им в противоестественную позу грузного копытного с головой крокодила. Эта штуковина стилем своим напоминала скифские украшения из золота, хотя ни золотом, ни древностью тут, конечно, и не пахло.
Машинально сунув заколку в карман, я направился со двора к машине, а по дороге стал названивать Белову. И пусть не сразу, но — кто хочет, тот своего добьётся — сумел пробиться на его служебный.
— Внимательно, — сказал Архипыч, подняв трубку.
Не тратя времени на пустые преамбулы, я сразу выложил самую суть:
— Серёга, у нас ещё один труп.
— Бабенко?
— Он самый.
На том конце повисла долгая пауза, прерывая которую, я признался:
— Честно говоря, думал, что шустрили от его имени, но, выходит, ошибся. Всё оказалось проще. Проще и суровее. Может, подкупили, может, околдовали, может, запугали вусмерть, но точно отраву в массы через него запустили.
— И, приправляя свои стишки чужой отравой, — рассудил Архипыч, — он, получается, сам её хватанул полной грудью,
— Разумеется. А как иначе? Хватанул и, как и все другие-прочие, покончил с собой в отмеренный срок. Повесился.
— Повесился?
— Да, Серёга, этот повесился. В собственном кабинете, на собственном галстуке.
— Н-да, — посетовал Архипыч, — оборвалась, выходит, твоя ниточка, Егор.
— Оборвалась-то оборвалась, — поторопился сказать я, — но только думаю, вполне ещё можно кончики в узелок связать. И связав их, ниточку подёргать. Собственно, по этому поводу тебе и звоню.
Старый кондотьер не сразу, взяв несколько секунд на размышление, но просчитал ход моей мысли:
— Ты что, Егор, мертвеца поднять надумал?
— В точку, Серёга. Сорок дней не прошло, так что…
— Подожди. Сорок, не сорок, дело не в этом. Дело в том, что сами-то мы с тобой, брат мой по Свету, не сможем этого сделать, там, позволь тебе напомнить, тёмный блудняк.
— Понятно дело, что тёмный, — не стал спорить я. — Поэтому и предлагаю воспользоваться услугами некроманта.
Судя по напряжённому молчанию, оторопел Архипыч от моего предложения основательно. А я, не давая ему передыха, стал ковать железо, пока горячо:
— Скажи, ты уже свободен или эта ваша чёртова проверка…
— Закончилась, Егор, — перебил меня Архипыч, — Закончилась, слава Силе. Москвичу сказали, что демон, убегая от погони, сам на линию Силы наступил. Недотыкомок самоварный поверил и на радостях все акты подмахнул. Наша Маша сейчас повезла его на Озеро.
— Я так понимаю, знаменитое сибирское гостеприимство никто не отменял?
— Правильно понимаешь. Хочешь, не хочешь, а аман да пардон уважай. Гость — козлина, но принимаем по полной. Копчёный омуль, усть-илимский эль и настоящая сарма на оба его чахлых лёгких.
— Выходит, ты сейчас свободен?
— Ну, как сказать, — моментально сменив бодрый тон на безрадостный, произнёс Архипыч. — Почти. Сижу докладную рожаю, и не знаю, сколько ещё за этой дурацкой писаниной… Впрочем… — На том конце раздался глухой звук падения какого-то тяжёлого предмета. — Расколись оно всё конём. Задалбало в конец. Завтра отпишу. Или вообще послезавтра. Не горит ни фига.
