Настал последний день перед свадьбой. Князь звал к себе на пир мужчин-старейшин, а Дивляну повели в баню Елинь Святославна и Воротислава — так уж вышло, что им пришлось заменить невесте женскую родню. Перед этим старая воеводша научила Дивляну обряду, который бытовал в земле полян. В баню она пошла в своей исподке, которая проделала с ней весь долгий путь от Ладоги и теперь уже не выглядела такой новой, как в день отъезда. В бане Дивляна разорвала на себе рубашку спереди, чувствуя, что будто разрывает свое прошлое и сбрасывает отжитое, и встала на нее ногами, так что на исподку текла вода, омывающая тело невесты. Только «глаз Ильмеря» из всего прежнего остался на ней и сейчас. Киевские женщины принимали его за обычный оберег от порчи, но только Дивляна знала, что значит для нее эта сине-голубая блестящая бусина с белыми глазками.
Мы носили серы камешки,
Что со трех полёв со чистых, —
приговаривала рядом Елинь Святославна, которая действительно проделала все эти действия, нужные для благополучного очищения невесты.
Мы носили студену воду,
Что со трех ключей кипучих.
Мы ломали шелков веничек,
Что со трех берез кудрявыих,
Чтоб обмыть-то красну красоту,
Что девичью вольну-волюшку…
В это время народ толпился возле бани, стоявшей под горой, возле Днепра, и если бы Белотуровы отроки не разгоняли любопытных, те бы и в окошки лезли. Сами Белотур и Велем тоже были здесь: воеводе полагалось бы пить с князем, своим братом, но он вместо этого пил с Велемом, сроднившись с ним за время путешествия и чувствуя, что еще не до конца исполнил свой долг по сбережению невесты. Сидя на жухлой траве и пыльных лопухах под стеной бани, каждый с ковшом пива, по-родственному обнявшись и задумчиво глядя на воду, они нестройно пели:
По застолью добрый молодец ходит,
За собой красну девушку водит:
Ты иди-ка, раскрасавица, за мной,
Ты иди-ка, дочь отцовская, за мной;
У меня есть столы дубовые,
У меня есть скатерти шелковые,
У меня питья медвяные,
У меня есть лежаночка тесовая,
У меня есть перина пуховая…
И каждый вспоминал свое ускользнувшее счастье, что могло бы сбыться, да, видно, богам не поглянулось.
У дверей закричали, отроки кинулись разгонять толпу, девки выбежали первыми и стали мести землю перед баней вениками. Невесту вывели под паволокой — Велем привез ее с Вечевого Поля, и Дивляна застонала в голос, когда вновь увидела свою ненавистную мучительницу. Елинь Святославна вела ее за руку, а под паволокой Дивляна несла мокрую, хотя и тщательно отжатую, свою старую разорванную исподку.
Они отошли по берегу довольно далеко, туда, где уже никого не было. Елинь Святославна забрала паволоку и отступила, чтобы не мешать, оставила невесту наедине с Днепром и будущей судьбой.
Дивляна сделала еще несколько шагов, разворачивая мокрую исподку. Ей действительно было жаль старую одежду, будто сброшенную собственную кожу. Но нельзя же век в одной проходить! Выбрав удобное место, где вода подмыла под берегом мелкий затон, она трижды опустила исподку в воду, приговаривая, как научила ее старая воеводша:
Вода-матушка, вода текучая
Одежду мою приняла,
Забрала да унесла,
Тако же и Аскольд сын Дира
Забрал бы меня из дев,
Понес, повез бы с собою
За большую дорогу,
За широкое поле,
За высокие горы,
За глубокое море!
Как солнце красное не стоит,
А все по небу ходит,
Тако бы и Аскольда сына Дира
Никто не отворотит
от Дивомилы Домагостевны
Век по веку, отныне и довеку!
Она бросила исподку в реку, наблюдая, что с ней будет. Елинь Святославна сказала: если сразу утонет — хорошо, будет лад в семье, если проплывет немного — и так и эдак, а если уйдет по течению — жизнь будет неладная.
Исподка, попав на глубокую воду, оживилась, будто рыба: расправила рукава-крылья, выпрямилась во весь рост и двинулась вдаль, вниз по течению, похожая на русалку-лебедь. Дивляна провожала ее глазами, не чувствуя ни малейшего огорчения из-за неладного предсказания. Так и должно быть. Прошлое должно уйти в Закрадный мир, куда текут все реки, большие и малые. Эта исподка была на ней, когда она уезжала из Ладоги, в последний раз переступила порог родительского дома. И в тот день, когда она и Белотур… Сколько раз в сонных мечтаниях и единственный раз наяву… Все это разорвано, смыто и отпущено. Ей на редкость повезло, что Воротислава убедила князя не тянуть со свадьбой и так быстро все приготовила. Разорванная исподка унесет за небокрай еще одну тайну. Сама все не верила, удивлялась! Будто если не понесла за все то время от Вольги, то не может с одного раза понести от Белотура! Тут не угадаешь, это уж как Ладе поглянется. Но, видно, Мать Макошь снова прикрыла от беды. А может, «глаз Ильмеря» помогает, хранит сердечный жар тех давно ушедших ильмерских Огнедев, ее предшественниц, что должны были таить от людей свою любовь, а иные и унесли ее на темное дно, в холодные чертоги Ящера. Но теперь и они, подобно ладожским братьям, встали вокруг нее, образовав свой легкий хоровод, не видимый никому, кроме Дивляны. Дальняя даль им не помеха. Ведь путь из края в край мира существует. Кому же это знать, как не тому, кто его прошел?
