Артур Конан Дойл - страница 60

Вся эта история еще окончательно не улеглась, когда на исходе октября они въехали наконец в новый дом.

Новый дом был назван Андершо (Undershaw) — по роще, нависающей кронами над остроконечными черепичными крышами и длинным высоким фасадом. От ворот к шоссе, проходящему за домом, вела вниз по крутому холму усыпанная гравием дорога. Весь дом, с теннисными кортами перед ним, представлялся среди дикой долины живой иллюстрацией к немецким сказкам. Он купил еще одну верховую лошадь, гнедую кобылу, которую в пару к Бригадиру можно было впрягать в ландо, чтобы Туи могла совершать прогулки в этом краю лесов и вересковых пустошей, для чего был нанят знающий свое дело кучер по имени Холден.

Однако вступление в хозяйские права не прошло без неприятностей. В холле были развешаны всевозможные гербы. И по какой-то непонятной забывчивости среди прочих не вывесил он герба матушки.

Нередко совершал он поступки, прямо скажем, небезупречные, но совершал их осознанно, а тут… Чувства и слова матушки, когда она увидала висящие гербы и вдруг сразу оба, и мать, и сын, поняли, чего именно не хватает, — мы лучше не станем описывать. Умиротворить сразу нахохлившуюся матушку удалось только, когда он дал клятвенное обещание, что герб Фоли будет без промедления повешен над лестницей. И лишь здесь, в Андершо, впервые за долгое время — целых четыре года — будет у него собственный кабинет для работы. И именно здесь — гораздо раньше, чем принято считать — решил он вернуть к жизни Шерлока Холмса.

Излишне и говорить, что с конца 1893 года его неотступно преследовал, не давал проходу, поджидал на всех углах и изводил демон с Бейкер-стрит. В Америке первым вопросом был всегда вопрос о Шерлоке Холмсе. В Египте правительство перевело на арабский и выпустило подвиги сыщика в качестве учебника для полицейских. Анекдоты о гибели великого сыщика слишком хорошо известны, чтобы пересказывать их сейчас, кроме, пожалуй, замечания некой леди Бланк: «Я была просто убита горем, когда погиб Шерлок Холмс, я так люблю его книгу „Самодержец чайного стола“»[24].

Конан Дойл стал старше. Он по-прежнему не любил этого господина. Но теперь он мог побороть в себе тошноту, подступавшую при одном упоминании его имени. Публика хочет Шерлока Холмса? Прекрасно, думал он Скрепя сердце: выведя Холмса на сцену театра, можно славно заработать; новый дом обошелся недешево, и он все еще жаждал признания как полноценный драматург. К концу 1897 года он написал пьесу, назвал ее «Шерлок Холмс» и отправил Бирбому Три.

Эффектному актеру и постановщику Театра Ее Величества, уступавшему в славе только Ирвингу, пьеса понравилась, но ему хотелось, чтобы центральная роль была переписана так, чтобы это был больше Бирбом Три, чем Шерлок Холмс. Автор колебался.

«У меня возникли серьезные сомнения, — писал он в начале 1898 года, — стоит ли вообще выводить Холмса на сцене — он привлекает внимание к моей слабейшей работе, несправедливо затмевая лучшие, — но, чем переписывать его роль так, чтобы вышел Холмс, не похожий на моего Холмса, я лучше положу его под сукно — и сделаю это без тени огорчения. Я полагаю, там он найдет свой конец, и, возможно, наилучший». Однако Холмс был спасен литературным агентом Конан Дойла, которому стало известно, что в Нью-Йорке эту пьесу жаждет получить Чарльз Фроман, и он послал ее Чарльзу Фроману.

Другая его пьеса «Напополам», по Джеймсу Пейну, все еще не была поставлена. Джеймсу Пейну, издателю, который первым предоставил Конан Дойлу страницы «Корнхилла», было около семидесяти, и он был смертельно болен. Его неудобочитаемый почерк, в прежние времена вызывавший смех и раздражение, оказалось, объяснялся началом ревматического артрита, теперь обезобразившего его руку до нечеловеческого вида.

«Смерть — ужасающая штука, ужасающая!» — кричал он своему ученику, а пять минут спустя его пронзительный смех обращал все в шутку. Ему не довелось увидеть «Напополам» на сцене. Пейн, описавший некогда свои собственные похороны как величайшую в мире комедию, скончался в марте 1898 года.

За зиму Конан Дойл сделал сравнительно мало. Он собрал свои стихи в книгу баллад «Песни действия» («Songs of Action»), лишь вскользь коснувшись своих сокровенных мыслей в прочувствованном самоанализе «Внутренней комнаты» («The Inner Room»). Образ Джин Лекки, с которой он виделся лишь изредка, не покидал его.