— Когда же это «как-нибудь»? — говорит Попов, подсаживаясь к столику. — Я ведь завтра уезжаю.
— Уезжаете? — Артемка с досадой взглянул на гостя. — Ну что это такое! Как хороший человек попадется, так и уезжает.
Он помолчал и уже по-детски, просяще сказал:
— Вы хоть переночуйте тут.
— О, это я с удовольствием!
Они поужинали, и, как ни протестовал гость, Артемка уложил его на свою лежанку, а сам калачиком свернулся на полу, подостлав старое пальто.
Керосинка потухла, и в будке стало совсем темно.
— Ну, так чем же замечателен этот негр? Где вы с ним встретились?
Артемка быстро повернулся на спину:
— А вам интересно? Я с ним в сторожке встретился, в цирке. Я туда пантомиму принес, книжку такую, понимаете? А он лежит на топчане в американских ботинках и плачет.
Артемка приподнялся и, всматриваясь в темноту, туда, где еле-еле обозначалось расплывчатым, бледным пятном лицо гостя, стал рассказывать. Боясь упустить какую-либо подробность, перебивая самого себя и возвращаясь назад, он размахивал в темноте руками и то и дело восклицал: «Вот он какой, Пепс! Вот он какой!»
Артемка рассказывал, а пятно впереди делалось все четче и четче, и вот уже ясно видны внимательные глаза, темные брови и даже складка на переносице.
— Ой, да уже светает! — опомнился Артемка. — Когда же вы теперь спать будете?
— Не в этом дело. Дело в том, как вам помочь.
Попов в раздумье закрыл глаза, потом быстро открыл их и остро взглянул на Артемку.
— Вам надо себя попробовать в любительском театре. Может, из вас выйдет Щепкин, Варламов, Садовский. А может, и ничего не выйдет. Боюсь только, что вас ни в какой любительский кружок не примут: мальчик, сапожник… — Он опять задумался. — Разве вот что: на Сенной улице есть двор, где гимназисты ставят спектакли. Что, если вам пойти туда и поговорить? Может, они дадут какую-нибудь роль. Там есть два-три гимназиста из тех, кто сочувствует трудовому народу. Жизнь покажет, что из них выйдет. Пока это не очень серьезно. Но юноши, кажется, неплохие. Пойдите. В крайнем случае, посмотрите спектакль. Это в доме Зворого, сорок пятый номер.
— Пойду, — твердо сказал Артемка и улыбнулся: — Вот кабы дали!
— Попросите. А теперь давайте часок-другой поспим. Поезд мой уходит рано.
Где-то далеко стучали о камни колеса и дребезжала подвешенная под телегой цебарка: начинался базарный день.
Артемка опять свернулся калачиком, вздохнул и закрыл глаза.
И ему приснился гимназист. Будто стоит он в будке и говорит Артемке: «Эх ты, желтоволосый! А хвастался, что на тройке поедем!»
…Когда Артемка проснулся, во все щели врывались золотисто-дымчатые лучи солнца. Попов сидел на корточках перед сундуком и старался открыть замок.
— Не тот ключ, что ли? — бормотал он в недоумении.
— Да вы поднимите сундук, — сказал Артемка.
Попов обернулся:
— Извините, я вас разбудил, А чему это поможет, если я его подниму?
Однако взялся двумя руками за сундук и приподнял его: прямо на полу лежали книги.
— Жалко, что у вас нет зеркала: я бы посмотрел, какое у меня сейчас умное лицо. Кто-нибудь видел?
— Я бы разве позволил!
— А сами вы читали?
— Ага!
— Ну ясно. Незачем было и спрашивать. А я все думаю, как вам объяснить. Придется признаться.
— Я знаю, — сказал уверенно Артемка. — Вы кого-то увидели из будки. Наверно, из тех, из фараонов?
— Правильно. Я увидел шпика, который уже давно охотился за мною. Меня тут же, на базаре, и арестовали. В корзине были «Тайны гарема», «Бова-королевич», отрывные календари… А остальное, настоящее, лежало у вас в сундуке. Меня продержали три дня и приказали убираться вон из города. Я бы, конечно, не уехал, но те, кому я подчиняюсь добровольно, меня отзывают.
Попов пытливо посмотрел Артемке в лицо:
— Вам книжки понравились?
— Ох, и книжки ж! Особенно та, что про великую семью. Я так понимаю: великая семья — это весь трудовой народ, правда? И все так хорошо описано, вроде как в романе. Прямо за сердце хватает. Вот бы такое в театре показать!
Попов посчитал книжки, опять сунул их под сундук и укоризненно взглянул на Артемку:
— Двух штук не хватает.
— Правильно, не хватает, — подтвердил Артемка с таким выражением, которое ясно говорило: «И не проси — все равно не отдам!»
