Ким ЦАГОЛОВ
Артем, ты жив!
Погиб Артем Боровик... Весть, как удар молнии! Содрогнулось общество. И первое, что мелькнуло во взъерошенном мозге, - это лермонтовское: "Погиб поэт, невольник чести". Погиб, как солдат в бою. Погиб, как бесстрашный Рыцарь правды и долга. "Погиб, погиб, погиб..." - метрономом колотит мозг. От боли неотвратимой, от сознания беспомощности перед суровой реальностью надулись вены на висках... И вдруг... а погиб ли Артем? И я схватился за эту мысль, как за спасительную соломинку. Нет, не погиб! Человек не может считаться умершим, пока он в памяти народной.
Стоя у твоего гроба, я тихо шептал тебе: "Тема! Посмотри на поток людей, идущих к тебе молчаливым скорбным строем. Их тысячи! Но это лишь маленькая часть моря людского, в чьих душах пронзительной болью отозвалась трагическая весть".
Кто они, испытавшие боль за тебя, за твою так беспощадно оборванную жизнь? Это те, для которых ты был искрой надежды на то, что ростки Правды и Чести нельзя запахать никакими богатствами, наворованными у несчастных и простодушных россиян, попавших во вселенскую катастрофу, никакими циничными ссылками на СВОБОДУ СЛОВА, доведенную в наше время до вседозволенности слова. Это миллионы пенсионеров в городах и деревнях России. Они - былинные богатыри Земли российской, в свое время пропахавшие пол-Европы, сломавшие хребет фашизму, теперь седовласые и немощные старики и старушки, обреченные на нищенское существование, они сейчас поднимают кряжистыми руками скорбную рюмку за тебя. Я вижу, как суров и молчалив безногий дед Силантий. Надев свою старенькую фронтовую гимнастерку с орденами солдатской Славы, медалями "За отвагу", "За Бухарест", "За Берлин", он тихо, но четко произносит слова, обращенные к своим сверстникам, ушедшим в огне войны и уходящим сейчас в бессмертие: "Помянем Артема. Он был из нашего теста. Он младший в нашем строю бессмертных".
Я зримо вижу, как сотня тысяч обездоленных, но не продавших свою душу дьяволу интеллигентов, молча посмотрев друг на друга, помянули тебя. Помянули за то, что свободу слова ты тугим узлом связал святыми понятиями "Совесть" и "Долг". Ты не обижайся на них, Артем, за то, что они не обладают твоим мужеством, твоей неподкупностью честного, уважающего себя профессионала. Не дал им Бог этого мужества. Они в этом не повинны. Они до дыр вчитывались и вслушивались в твое немолчание, разрывавшее непроницаемую пелену мрачных тайн и зловещих махинаций нашего времени. Они восхищались тем, как ты мужественно бичевал могущественных и влиятельных оборотней, растаскавших российское народное добро. Ты и созданное твоими усилиями дело выхватывали из темени их аферы и показывали миллионам людей, кто есть кто.
Артем! Посмотри в другую сторону. А это стоят ветераны афганской войны. Они помнят тебя веселого и задумчивого, бесшабашно храброго и пронзительно доброго. Я вспоминаю наши беседы, там, на древней афганской земле. Помнишь наш спор о цели жизни? Он начался с моего возмущенного вопроса:
- Какого черта тебя в это пекло принесло? Чем думал Генрих, отпуская тебя в этот никому не понятный кромешный ад?
Ты долго сидел, насупившись, а потом с какой-то несказанной болью произнес:
- Вы знаете, мне недоело выглядывать из-за спины отца. Он все это сам прошел. А я хочу тоже сам все это пройти. Я хочу не его, а своими глазами увидеть все. Я хочу не его синяками видеть, а сам набить собственные синяки жизни. Сам хочу понять, где правда, а где ложь.
Я тебе тогда резко ответил:
- Юноша! Война - это не спектакль! На войне ещё почему-то и погибают. Ты это понимаешь?
На другой день ты сам пришел и начал в лоб:
- Всю ночь думал над вашими предупреждениями, но поймите: я ищу самого себя, смысл своей жизни.
- Но не здесь же искать самого себя, - зло отрезал я.
- Именно здесь, - напирал ты. - Там, - и ты махнул рукой на север, можно казаться кем хочешь. Здесь каждый тот, кто он есть в реальности. Поэтому именно здесь я должен найти ответ на вопрос о цели своей жизни.
Вместо ответа я тебе на листка бумаги написал несколько строчек, передал в свернутом виде и сказал:
