Бреду по пустынной улице «домой». Впереди медленно идут мальчик лет тринадцати и девочка лет десяти. Мальчик тащит на спине рюкзак с бутылками из-под пепси-колы, девочка – коробку и сумку. Дошли до бордюра, прислонились отдохнуть. Эти армяне многого не наворуют. Бедняки. Скорее всего матери помогают, а может быть, беженцы. Это не те армяне, из-за которых все здесь так прогнило.
В три часа ночи постучали – тревога, в штаб с вещами. Оказывается, дали борт на Ленинград, а Костюк поднял всех. Поплелся домой: пусть будет 20 самолетов, только бы ситуация не осложнялась.
30.12. В 8.00. улетел самолет на Ленинград, увезя 10–15 специалистов группы усиления и до 10 раненых. Улетел и последний из терапевтов, работавших до меня. Штаб заметно поредел, но служба идет.
В реанимации – без перемен. Предположение о тромбозе локтевой вены, по-видимому, не подтверждается: больной явно лучше.
Госпитализируются уже и обычные терапевтические больные. Проконсультировал солдата с ревматоидным артритом и солдата по фамилии Симонян, который прибыл к родственникам в Ереван в связи с трагедией в семье и заболел пневмонией. Возле него дядя – доцент, мама – кардиолог и папа. Кормят с трех ложек. Мама училась в Москве. Очень успокоились, узнав, что я профессор.
Поехал в больницу Эребуни. Со мной в уазике девушка Давитян, студентка Ленинаканского педагогического института. Переводится из военного госпиталя в Эребуни из-за гнойного процесса в ране. Землетрясение застало их группу прямо в аудитории. Задавило упавшим потолком, но она удачно успела упасть под стол, придавило ей только предплечье. О судьбе группы ничего не знает. Одета плохонько, узелок в руке, да книга на армянском. Другая – на носилках, лет пятидесяти, тоже с нагноившейся раной, все время стонет. Когда подъехали к больнице, оказалось, что носилки тащить некому. Пришлось мне с шофером.
Эребуни – типовая 10-этажная больница (в форме гребня). Две кафедры: хирургии и травматологии. Наш доктор – бактериолог Владимир Иванович Кочаровец (из ВМА), который здесь и живет, и работает, познакомил меня с профессором Степаном Суреновичем Оганесяном и доктором Петросяном, а позже – с зав. реаниматологическим отделением по имени Эдуард. Встретили меня без энтузиазма, но потеплели, вспомнив знакомых саратовских хирургов (К. И. Мышкина и др.). Познакомили с больными. А дальше я уже работал сам почти три часа.
Статистика Эребупи, в которой с 8.12. по 24–27.12. работали десятки наших военных хирургов, лаборантов, терапевтов, такова: начало поступления – 8.12.» конец – 24.12, Всего поступило из зоны 990 чел. Из них через реанимацию – 150 чел. Умерло 60 (как правило, СДР, ОПН), 27 умерло в реанимации (это в 1,5 раза больше, чем в реанимационном отделении в Кабульском военном госпитале). Из 990 чел. около 100 с тяжелой классической формой СДР и ОПН, еще 100, по-видимому, – с СДР и ОПН, но не потребовавших аппаратного пособия, и еще около 100 с элементами СДР (ОПН). Таким образом, частота СДР в Эребуни оказалась близкой той, которую я установил в военном госпитале, просмотрев истории болезни, – около 28–30 %. Нужно еще иметь в виду, что у такого же числа пострадавших – 300–400 чел. – была «ситуация сдавления» без развития СДР. Спасибо профессору Оганесяну за то, что весьма точно ввел меня в дело и помог увидеть панораму травмы. Думаю, что гипердиагностика СДР, основанная на переоценке обстоятельств травмы, даже без достаточного учета клиники, в целом и особенно в каждом конкретном случае оправдана, так как обеспечивает максимум усилий специалистов.
А дальше было хождение по мукам без кавычек.
В мужской палате тесно. Мужчина 30 лет. Ампутирована нога. Очень тепло одет и закрыт одеялом (после капельницы трясло). СДР, ОПН, но уже вышел из опасной зоны, полиурическая фаза. Ухаживает жена.
Еще двое – постарше. Аналогия – столь же терпеливы. Окружены вниманием родственников. Каким-то будет их место среди родных в будущем.
Грузный юноша. Повернувшись к окну, спит. Возле – мать. Отец в Москве – в хирургической клинике. А ему сдавило руку, высокая ампутация плеча. Депрессивное состояние.
