— Что же вы наделали, вандалы. Как же так можно? Чтобы я вас здесь не видел более! Живо убирайтесь! — Незнакомец прошел в сарай, гулко хлопнув дверью, даже не потрудился обернуться или сумку забрать, будто и не сомневался в том, что его приказ будет немедленно выполнен.
— Так что же получается, эта штуковина его? — не обращаясь персонально ни к кому, спросил Михалыч опасливым полушепотом.
— Слюшай, я чэловек нэ нэрвный, но у меня до сих пор под сэрдцем противно. Его это все, а мы разобрали-разломали.
— Ладно. Хуже, чем есть, уже не будет. Давайте сматываться. Честно говоря, и у меня что-то сердце ноет. Как глянул, так и похолодело, — признался Михалыч.
Васек в разговоре участия не принимал, но по суетливым движениям и торопливому, испуганному взгляду было и без слов понятно, что и он не на шутку встревожен таким развитием событий.
Буквально через десять секунд «газик» сорвался с места, только отпечатки протекторов на сырой бесплодной земле, словно следы на месте преступления.
В два часа ночи Михалыч вышел к сараю, ставшему за последние месяцы привычным местом общих сборов, и неожиданно увидел друзей-приятелей.
— Ну что, и тэбэ не спится, дорогой. Что дэлать бу-дэм?
— А почему мы решили, что этот патлатый и есть хозяин артефакта, — привычно обозначил проблему Михалыч, за несколько часов отошедший от недавних потрясений.
— Он хозяин, точно он, нэ может бит иначе, — грустно, будто думая вслух, заметил кавказец.
В этот момент словно дальний гром прокатился над степью. Вся троица выскочила наружу, на воздух. Ночь была безлунная, ясная и бесчисленные звезды, как сотни и тысячи лет назад, безразлично смотрели из непостижимого далека на затерявшуюся где-то на задворках Галактики планету, греющуюся в лучах заштатного желтого светила.
Два еле заметных следа, будто тусклым фонариком прочертили небо от едва видимого Млечного Пути, почти за горизонт, к старым выработкам, куда они столько месяцев ходили как на работу. Все трое молча ждали продолжения, словно понимали, что оно непременно будет и что-то еще более невероятное обязательно должно произойти. Они даже не успели продрогнуть, когда спустя минут десять-двенадцать теперь уже три неясных следа, заметно ускоряясь, пронеслись в обратном направлении, и далекий победный гром снова расколол небо.
— Холодно уже, — нарушил тишину Михалыч, — пошли внутрь.
— Да-а, — безадресно промолвил Бичо, — дэла…
В повисшей тишине было слышно, как чем-то шуршит в дальнем углу сарая Васек. Спустя минуту он появился под светом лампочки, держа всем памятный почти правильной формы предмет.
— Пьять хвылын — и буде тэпло, я вже так робыв, — успокаивающе сказал он. Взял сверло и ловко проковырял неглубокое отверстие, в которое вставил охотничью спичку. Положил на металлический лист, который валялся прямо на земле. Короткая вспышка, а потом огонь словно исчез, в один момент втянувшись внутрь черного шара и буквально через секунд двадцать первая волна тепла распространилась вокруг.
Они выключили свет и сидели почти в кромешной тьме вокруг медленно раскаляющегося шара, который все ярче светился теперь удивительным, ровным, рубиновым цветом.
— Сколько же ты этих штуковин наносил? — спросил Михалыч, привставая, и отодвигаясь подальше от немыслимого жара.
— Да тришечкы, на килька рокив выстачыть…[53]
В полном молчании застыли они там, где уселись, и оставались неподвижными до тех пор, пока не стало чудиться, будто в рубиновых отблесках завораживающего, дивного огня по стенам сарая мечутся и прыгают в нелепом танце своем вокруг костра дикари, где шипит, истекая жиром, огромный сочный кусок мяса последнего мамонта на этой планете…
