Она протащила тело по прихожей и через кухню, а потом вытащила его на крыльцо. Вниз по ступенькам. Теперь снова надо отдохнуть. Земля была освещена золотыми лучами заходящего солнца. Она села рядом с телом отца, положила голову на колени и снова дала волю слезам. Щебетали птицы. Наконец она смогла вытащить его в сад.
К четверти девятого все было кончено. Она изнемогала от утомления. Волосы повисли спутанными крысиными хвостами.
— Покойся в мире, папочка, — пробормотала она. — Пожалуйста.
Она оттащила лопату обратно в мастерскую отца. Пока она поднималась по шести ступенькам крыльца, ей пришлось отдохнуть два раза. Не включая света она прошла через кухню и сбросила свои теннисные туфли, прежде чем войти в гостиную. Она рухнула на кушетку и немедленно уснула.
Во сне она вновь поднималась по лестнице, направляясь к отцу, чтобы исполнить свой долг и похоронить его надлежащим образом. Но когда она вошла в комнату, то скатерть уже была на нем, и ее горе уступило место какому-то другому чувству… очень похожему на страх. Она пересекла погруженную во мрак комнату, не желая этого делать, с одной лишь мыслью о том, что надо бежать отсюда, но не в силах остановиться. Скатерть призрачно светилась в сумерках, и внезапно она поняла: «То, что там лежит, — это не ее отец. И то, что там лежит, вовсе не мертво.»
Что-то — кто-то, исполненное омерзительного веселья, было под скатертью, и лучше ей расстаться с жизнью, чем сдвинуть ее, но она… не могла… остановиться.
Ее рука вытянулась, замерла над скатертью и резко отдернула ее.
Он усмехался, но она не могла разглядеть его лица. От этой ужасной усмешки ее захлестнула волна ледяного холода. Да, она не могла разглядеть его лица, но чувствовала, какой подарок преподнесло это кошмарное видение ее неродившемуся ребенку — перекрученную пуповину.
Она спасалась бегством, из комнаты, из сна, просыпаясь, ненадолго выныривая на поверхность…
В три часа ночи она ненадолго очнулась от сна — ее тело, плавало в пене ужаса, а сон уже распадался и терял связность, оставляя после себя лишь чувство обреченности, напоминавшее прогорклый привкус во рту, который остается после какого-нибудь протухшего блюда. В промежутке между сном и бодрствованием она подумала: «Он, это он, Ходячий Хлыщ, человек, у которого нет лица.»
Потом она снова заснула, на этот раз без снов, и когда она проснулась на следующее утро, ночной кошмар не всплыл у нее в памяти. Но когда она подумала о ребенке у себя в животе, ее немедленно захлестнуло яростное желание встать на его защиту. Глубина и сила этого чувства смутили ее и немного испугали.
Вечером, накануне той самой ночи, когда Ларри Андервуд спал с Ритой Блэкмор, а Фрэнни Голдсмит спала одна и видела во сне свой загадочный, зловещий кошмар, Стюарт Редман ожидал Элдера. Он ждал его уже три дня, и на этот раз Элдер его не разочаровал.
После полудня двадцать четвертого Элдер приходил с двумя медбратьями и забрал телевизор. Но Стью телевизор был уже не нужен — все равно по нему передавали всякую запутанную чушь. Все, что Стью было нужно, — это стоять у зарешеченного окна и смотреть на город у реки.
Дым больше не поднимался над трубами текстильной фабрики. Цветастые пятна краски на реке исчезли, и вода очистилась. Большинство машин, выглядевших сверху как игрушечные модельки, разъехались со стоянки у фабрики и не вернулись обратно. За вчерашний день, двадцать шестое июня, из города выехало всего лишь несколько машин, да и тем пришлось пробираться между брошенными автомобилями, как горнолыжникам на слаломной трассе.
Город расстилался под ним как рельефная карта. Он выглядел абсолютно опустевшим. Сегодня в девять часов утра городские часы, отсчитавшие время от его заточения, пробили в последний раз. Весь день сегодня горело какое-то здание — то ли придорожное кафе, то ли универсальный магазин на выезде из города. Ни одна пожарная машина не появилась. К вечеру руины еще дымились, несмотря на прошедший днем небольшой дождик.
Стью предполагал, что Элдер отдал приказ убить его — почему бы и нет? Ну, будет одним трупом больше. Он знал их маленький секрет. Они не сумели найти лекарство и не смогли понять, чем его тело отличается от тех людей, которые умерли от этой штуки. А мысль о том, что вряд ли он найдет кого-нибудь, кому он сможет рассказать их маленький секрет, вряд ли придет им в голову.
