— Вполне возможно, крошка. Вполне возможно.
Она велела им расстелить свою скатерть в крупный красный горошек за яблоней, и две женщины, Оливия и Джуна, стали накрывать ленч, пока мужчины отправились собирать кукурузу. Сварилась она очень быстро, и хотя сливочного масла у нее не было, оливкового масла и соли хватило вдоволь.
Во время еды почти никто не разговаривал — раздавались лишь звуки жующих челюстей и тихое довольное похрюкивание. Ей было приятно смотреть на то, как эти люди впиваются зубами в еду, отдавая справедливость ее кухне. Стало быть, стоило ходить к Ричардсонам и сражаться с ласками. Нельзя сказать, что они были очень голодны, но когда ты месяц подряд ешь консервы, то очень хочется попробовать чего-нибудь свеженького и домашнего. Сама она съела три куска курицы, початок кукурузы и небольшую корочку пирога с земляникой и ревенем. После этого она почувствовала себя набитой до отказа, как чехол матраса.
Когда кофе был разлит по чашкам, водитель, приятный человек с открытым лицом по имени Ральф Брентнер, сказал ей:
— Ничего вкуснее я не ел за всю свою жизнь. Спасибо вам огромное.
Остальные благодарно присоединились. Ник улыбнулся и кивнул.
— Можно я сяду к вам на колени, бабушка? — спросила маленькая девочка.
— Боюсь, ты окажешься слишком тяжелой, радость моя, — сказала ей женщина постарше, Оливия Уокер.
— Глупости, — сказала Абагейл. — В тот день, когда я не смогу взять к себе на колени ребенка, меня завернут в саван. Иди сюда. Джина.
Ральф поднес ее к Абагейл и усадил к ней на колени.
— Когда станет тяжело, просто скажите мне.
Он пощекотал лицо Джины пером на своей шляпе. Она закрылась руками и захихикала.
— Не щекочи меня, Ральф! Не смей меня щекотать!
— Не беспокойся, — сказал Ральф, смягчаясь. — Я слишком сыт, чтобы щекотать кого-нибудь в течение долгого времени. — Он снова сел.
— Что случилось с твоей ножкой, Джина? — спросила Матушка Абагейл.
— Я сломала ее, когда выпала из хлева, — сказала Джина. — Дик наложил мне гипс. Ральф говорит, что Дик спас мне жизнь. — Она послала воздушный поцелуй человеку в стальных очках, и он слегка покраснел, кашлянул и улыбнулся.
Ник, Том Каллен и Ральф встретились с Диком Эллисом, когда тот прошел уже пол-Канзаса с рюкзаком за плечами и дорожной палкой в руке. Он был ветеринаром. На следующий день они остановились на ленч в небольшом городке под названием Линдсборг. Из южной части города доносились слабые крики. Если бы ветер дул в другую сторону, они ни за что бы их не услышали.
— Божье милосердие, — благодушно сказала Эбби, поглаживая маленькую девочку по волосам.
Джина жила сама по себе целых три недели. Она играла на сеновале дядюшкиного хлева и под ней провалился прогнивший настил. Поначалу Дик Эллис оценивал ее шансы весьма пессимистично. Он применил местное обезболивающее, чтобы вернуть кость в правильное положение. Она потеряла столько веса, и ее общее физическое состояние было таким слабым, что он не решился дать ей общий наркоз, опасаясь, что он убьет ее.
Джина поправилась удивительно быстро. Она моментально привязалась к Ральфу и его щеголеватой соломенной шляпе. Тихим, застенчивым голосом Эллис сказал, что, с его точки зрения, главной проблемой девочки было сокрушительное одиночество.
— Разумеется, так оно и было, — сказала Абагейл. — Если бы вы не нашли бы ее, она бы совсем зачахла.
Джина зевнула. Глаза ее затуманились.
— Я ее заберу, — сказала Оливия Уокер.
— Положите ее в маленькой комнатке в конце прихожей, — сказала Эбби. — Если хотите, можете лечь с ней. А эта девушка… как ты сказала тебя зовут, радость моя? Совсем выскочило из головы.
— Джуна Бринкмейер, — ответила рыжая.
— А ты можешь спать со мной, Джуна, если у тебя нет других планов. Моя кровать слишком мала для двоих, да я и не думаю, что ты захотела бы спать с такой старой вязанкой хвороста, как я, даже если бы она была достаточно большой, но у меня есть еще один матрас, и он тебе подойдет, если в нем еще не завелись клопы. Кто-нибудь из наших высоких мужчин достанет его тебе с антресолей.
— Конечно, — сказал Ральф.
Оливия унесла Джину, которая уже успела заснуть. В кухне, где за долгие годы ни разу не набиралось столько людей, сгущались сумерки. Кряхтя, Матушка Абагейл поднялась на ноги и зажгла три керосиновые лампы. Темнота отступила.
