— Да кто ты вообще такой?!
Это значило: мама не понимает, как папа может не позволить ей что-то, о чем они тогда спорили.
А папа ответил:
— Я — Сигурд.
Потому что его так зовут. Еще мой папа не любит, когда к нему прикасается кто-то, кроме мамы и меня. И не любит смотреть людям в глаза, но об этом никто не знает, потому что папа научился смотреть чуть поверх глаз человека. От этого кажется, что у папы пристальный и жутковатый взгляд. А на самом деле он на человека не совсем смотрит. Папа любит записывать все в ежедневники, у него их много. Еще он любит все знать про людей, с которыми сталкивается чаще одного раза в жизни. Это помогает ему в работе и это еще один его специнтерес. Я бы мог много рассказать о своем папе, потому что я его люблю. И я бы мог много рассказать о своей маме, потому что я ее люблю. У меня лучшие родители на свете, и я для них самый лучший.
Я бы все это рассказал, я люблю болтать. Но сейчас никто меня ни о чем не спрашивал, хотя это был мой день рожденья. Я смотрел на папу. Папа с самым невозмутимым видом разрезал на куски пирожное (папа и сладкое вместе навсегда), и все уважали его за это. Хотя на самом деле папа просто не понимал, что не так. Я смотрел на папу и радовался, что похож на него. Мой папа очень высокий, без семи сантиметров два метра, жилистый и крепкий, и лицо у него красивое, как у древнего царя, и глаза голубые. Наверное, мой папа смог бы сыграть Сигурда в фильме по саге о Вельсунгах. Совсем не потому, что его тоже зовут Сигурд, а потому, что его царственное лицо, и черты, и высокий рост напоминали бы людям о героях древности. Я похож на папу, и мне все говорят, что я красивый. Однажды я слышал, как моя мама плакала, спрашивая у папы, неужели моя красота никому счастья не принесет. Она говорила о том, что я не заведу семью и в меня не влюбятся, потому что я дурак. Но папа тоже иногда ведет себя по-дурацки и много чего не понимает, а мама полюбила его. Я как папа, только я не царь, потому что все мамины черты, которые мне достались, сделали то, что люди называют красотой нежнее и мягче (так говорят в рекламе шоколадок, но я не совсем то имею в виду).
Мама — тоже красивая. Она сидела рядом с папой и улыбалась. Она-то все понимала, но ей слишком хотелось, чтобы праздник у меня прошел хорошо, и поэтому она была радостная и невозмутимая. Моя мама — самое доброе и ласковое существо на свете. Она понимающая и заботливая, она работает психотерапевтом и спасает людей, но сама она много переживает, а когда переживает то плачет и моет грязное. Маме нравятся чистота, я и папа. Мама носит очки. У мамы темные волосы и пухлые, красивые губы. И большие, круглые беззащитные глаза. Мама похожа на красивую мышь. Моя мама не шведка, она из Австрии, и у нее немецкая фамилия. Раньше ее звали Флори Раске, а теперь зовут Флори Линдстрем. Мама мечтает сделать всех людей счастливыми и умереть. Она много курит, как Фрейд. Мама часто говорит, что разрыв между миром и ее проектом мира, то есть художественным вымыслом, артикулированным романтизмом, делает ее несчастной. Я не вполне понимаю, что она имеет в виду, но моя мама правда очень романтическая и нежная. Я смотрел на нее, и она посмотрела на меня. Мы друг другу улыбнулись, и она велела включить музыку. Я этому обрадовался. Вокруг много болтали, и я не понимал, о чем, потому что не сосредотачивался. А музыку я понимал. Кроме того, передо мной был кусок торта, покрытого липкой мастикой. Люди вокруг ели торт с аппетитом, но мне еда не нравится. Еда, наверное, самый отвратительный процесс на свете. Одни существа берут трупы других существ или даже еще живых существ, если они растения, в рот, перемалывают их зубами и погружают в свое тело, чтобы переварить. Еда это ужасно. Я люблю только еду, которая не была раньше живым существом. Например, молоко и мед.
Музыка была хорошая, а слов я все равно не различал. Я сказал Лизе:
— Можно я потанцую с Камиллой?
И пошел танцевать с Камиллой. У Камиллы были два красивых, бледных хвостика и большие, ничего не понимающие глаза, но она мне улыбалась. Она была в костюме ведьмы, черном плаще с капюшоном, потому что сегодня был Хеллоуин. Обычно она так не ходила. Мы вместе сидели за партой, и я часто подсказывал ей ответы. Камилла редко говорила и часто высовывала язык, но танцевала намного лучше меня. Ей нравились ритмичные вещи, и она легко двигалась, а я едва не наступал ей на ноги. От Камиллы пахло зубной пастой, и она выдавила из себя:
