Аристотель и муравьед едут в Вашингтон - страница 35

Новое определение истины

Вот вам пример эпистемологической контратаки от мастера уверток, бывшего президента Рональда Рейгана:

Мы не продаем — повторяю, не продаем — оружие или что бы то ни было еще в обмен на заложников, и не собираемся этого делать.

— Президент Рональд Рейган, 13 ноября 1986 г.

Должен сказать, что никогда не собирался иметь дело с Хомейни, продавая ему оружие в обмен на освобождение заложников.

— Президент Рональд Рейган, 6 декабря 1986 г.

Несколько месяцев назад я заявил американскому народу, что мы не продаем оружие в обмен на заложников. Мое сердце, мои лучшие чувства подсказывают мне, что это правда, но факты и свидетельства говорят об обратном.

— Президент Рональд Рейган, 4 марта 1987 г., после того как в руки репортеров попала информация, доказывающая, что Рейган действительно продавал оружие в обмен на освобождение заложников

Извинения, которые принес президент Рейган за обман по поводу обмена оружия на заложников, способны вызвать тревожащий когнитивный диссонанс даже у самых тупоумных. Великий пропагандист лопочет, словно мальчишка-школьник, доказывающий учительнице, что на самом деле он не окунал косички Мэри в чернила, он просто чуть-чуть их обмакнул, хотя совсем не хотел этого делать. И мальчишка, и мистер Рейган при этом надеются, что небольшая нестыковочка как-нибудь проскочит незамеченной, если улыбнуться и подмигнуть — то бишь прибегнуть к argumentum ad misericordiam, или «апелляции к сочувствию». Мол, «хватит уже, а? Я же на самом деле не хотел этого делать, понимаете?»

ТЕНЬ ЗНАЕТ

«Американцам не следует уделять слишком много внимания скандалу с продажей оружия Ирану!»

Но, может быть, мы недооцениваем мистера Рейгана? Может, он говорил то, во что искренне верил, указывая на противоречие между истиной, которую вещали ему сердце и лучшие чувства, и опять-таки истиной, о которой сообщали факты и свидетельства, пусть даже одна истина противоречила другой? Но если в этом и впрямь был какой-то смысл, почему бы ему не предложить нам хоть какой-то альтернативный — и, возможно, лучший — способ решить, где же правда?

А вот еще один пример — палеонтолог Маркус Росс, чья докторская диссертация была посвящена мезозаврам — морским рептилиям, исчезнувшим в конце Мелового периода, примерно 65 миллионов лет назад. При этом доктор Росс — креационист, то есть полагает, что в Библии приводится буквальное описание создания Вселенной, и что возраст Земли не превышает 10 тысяч лет. Когда его спросили, как он совмещает столь разные взгляды, он ответил, что теории и методы палеонтологии — это одна парадигма познания прошлого, а Священное писание — другая. Иными словами, Росс ухитрился проделать трюк, который большинство философов полагали невозможным: в его мировоззрении уживаются две совершенно противоположные идеи. Он использует две разные парадигмы для определения истины, и то, что истинно в одной парадигме, может оказаться ложным в другой. Подобный релятивизм нам нечасто доводилось встречать среди религиозных фундаменталистов.

Возможно, президент Рейган имел в виду нечто вроде сказанного доктором Россом: сердце и чувства — это одна из его парадигм, а факты и свидетельства — другая. Но если вы, узколобые репортеришки, ограничиваетесь публикацией фактов и свидетельств — что ж, это ваше право.

Теории истины

Англоязычные философы часто обвиняли своих французских коллег в неточности и вообще в глупости. К примеру, по мнению британского логика-позитивиста Альфреда Джулза Айера, Жан-Поль Сартр вообще не может считаться философом, потому что он посвятил свою профессиональную жизнь размышлениям о непознаваемых вещах — таких как природа сущего, бытие и небытие. Бывшего президента Франции Жака Ширака, возможно, утешает тот факт, что Айер уже перешел из бытия в небытие: ведь он бы наверняка камня на камне не оставил от фантастической теории самого Ширака, касающейся природы истины:

Я бы сказал, что в нынешней ситуации [в Иране] опаснее всего не вопрос наличия ядерного оружия — если у Ирана через некоторое время будет бомба, а может, и две, это, я думаю, не слишком опасно.