Большинство уникальных видов [деревьев] в дождевых лесах находятся в опасности, не в последнюю очередь, из-за того, что некому поднять голос в их защиту. Рассмотрим, к примеру, дискуссию о тисе — неприметном дереве, одна из разновидностей которого произрастает на Тихоокеанском северо-западе. Мы имеем возможность вырубать тихоокеанский тис и пускать его на производство мощного лекарства таксола, дающего надежду на излечение некоторых форм рака легких, груди и яичников у пациентов, которые в ином случае быстро умрут. Казалось бы, выбор очевиден: пожертвовать деревом ради спасения человеческой жизни. Но это лишь до тех пор, пока мы не узнаем, что ради каждого пациента придется уничтожить целых три дерева, что необходимый химический состав имеет лишь кора деревьев, достигших столетнего возраста, и что таких деревьев на планете осталось совсем немного. В этом случае нам придется ответить на несколько неприятных вопросов. Будем ли мы думать о медицинских нуждах следующих поколений? Имеем ли право мы, ныне живущие, полностью извести все эти деревья, чтобы продлить жизнь немногим из нас, пусть даже уникальная форма жизни навеки исчезнет с лица земли, и мы навсегда лишимся возможности спасать представителей будущих поколений?
Другими словами, непримиримость Гора с уничтожением тисовых деревьев была связана не с фанатичной страстью к тисам, а с беспокойством о том, что если сейчас мы будем безоглядно истреблять их, то лишим будущие поколения возможности получать лекарство для раковых больных.
Похоже, специалисты политической контекстомии научились своим штучкам у мастеров словоблудия из шоу-бизнеса. Наверное, каждому из нас попадались на глаза обрывочные восторженные цитаты из рецензий на книгу или пьесу, которые прямо-таки заставляют задаться вопросом: о чем же говорится в тексте, если прочитать его полностью? К примеру, «Кевин Федерлайн сразил их!» — цитата, выхваченная из довольно длинной рецензии, где говорится: «Своим выступлением в одном из ночных клубов Лас-Вегаса Кевин Федерлайн сразил аудиторию наповал — зрители просто умирали от скуки».
А вот цитата из рекламы мюзикла «Кордебалет», занявшая целых две страницы The New York Times, которая цитирует ведущего критика издания Бена Брантли: «То, что происходит после восьми вечера в театре Шенфелд… настолько свежо, что перехватывает дыхание». Когда мы целиком прочли рецензию Брантли, в которой градус восторженности оказался куда ниже, у нас и вправду перехватило дыхание. Вот что там сказано:
То, что происходит после восьми вечера в театре Шенфелд, на новой, в целом ничем не примечательной постановке «Кордебалета», можно назвать искривлением времени, которое Эйнштейн вряд ли сумел бы объяснить. Свет, музыка, множество двигающихся тел — все это заставляет чувствовать себя одновременно в 1975-м, когда «Кордебалет» впервые появился на сцене, и в 2006-м. Таким был «Кордебалет», когда я впервые посмотрел его 31 год назад, и тем не менее это настолько свежо, что перехватывает дыхание. Смотреть мюзикл в постановке Боба Эвиана — все равно что пить пиво, когда-то налитое в кувшин. Вкус и аромат первого глотка вам никогда не удастся повторить… Создатели новой постановки использовали архивы и воспроизвели мюзикл с точностью репродукции, однако не сумели воспроизвести его нервную систему, его бьющееся сердце.
Короче, если бы тисов не было, их следовало выдумать.
Господь — мой рулевой
Некоторые не слишком утонченные политики прошлых эпох (к примеру, гунн Аттила или Влад Сажатель-на-кол и им подобные, не смущавшиеся вида пролитой крови) использовали собственный вариант аргумента «И твоя мама тоже!». Его можно назвать «И мой папа тоже!». Они апеллировали к чувствам слушателей, заявляя: «Это так, поскольку так утверждает мой Отец» — разумеется, под отцом подразумевая Отца Небесного.
Я — Бич Божий. Если бы вы не совершили великих грехов, Господь не наслал бы меня на вас в наказание.
— Чингисхан (1162–1227)
Не правда ли, странно и удивительно слышать, как честный политик говорит именно то, что у него на уме? Вот на Чингисхана всегда можно было рассчитывать: он-то говорил, что думал.
