Первые недели занятий Кейтону удалось за счёт наваленных на себя на консультации у Даффина заданий как-то избыть время, он работал на износ, но если раньше мог бы напрягаться для того, чтобы понравиться Даффину и заслужить его одобрение, то сейчас эта мотивация отсутствовала. Огромный объем работы позволял не думать, изжить мысли о потерянном, как-то смириться с существованием. Но всё, что ему удавалось — временами выторговывать себе несколько часов забвения в библиотечных залах Мертона, когда напряженная работа ума была направлена трактовку чужих мыслей. Теперь он, словно о наковальню, бился об Ренна. В Альберте проступила невесть откуда взявшаяся твердость металла, его серо-голубые глаза обрели цвет стали, и лицо, которое неизменно раньше смягчалось при виде его, теперь каменело в жестком остракизме. Кейтон удивлялся этой проявленной силе, тем более, что ощущал в ней нечто необоримое для себя.
Ренн оказался куда сильнее, чем он мог бы даже предположить.
Но Эбигейл… Кейтон вздрагивал всякий раз, когда слышал, как лакей приносил Ренну письма. При мысли, что оттуда он мог бы получить хоть какие-то известия о ней, в нём обрушивались в прах последние бастионы самолюбия. На одной из перемен он решился подойти к Ренну сам.
— Такое впечатление, что перестав числить меня среди своих знакомых, ты странно усилился…
Ренн окинул Кейтона долгим взглядом. Смотрел так, словно впервые видел. Наконец ответил.
— Это не сила. Я перестал считаться с тобой, утратил уважение к тебе. Я больше не люблю тебя. Я ослабел. Но верно и обратное… Любой силен, когда нечего терять.
Кейтон поморщился.
— Ты не понимаешь трагедии уродства…
— Ну, почему же? Последние недели в Бате дали мне немало материала для размышления… Ты и в самом деле урод.
Глава 24. «Мистер Кейтон… не воспользовался моим расположением…»
Душа Эбигейл была беззлобной. Она не умела ни ненавидеть, ни мстить, ни таить обиды. В её понимании, это обременяло и калечило душу. Не умея ненавидеть, она не имела и личных врагов, но тех, кто по каким-то причинам не любили её самое — она жалела и всегда стремилась подыскать им оправдания, чем удивляла многих. В ответ на холодный выпад она отвечала мягкой улыбкой, не замечала бестактностей и колкостей. Исключение составляли люди, подобные мистеру Камэрону, но даже с ними мисс Сомервилл старалась быть вежливой.
Подруги искренне не понимали беззлобия и мягкости Эбигейл, но видели, что она неизменно ровна, спокойна и доброжелательна. Столь же мягкой и радушной она была и с мистером Кейтоном, и никто — ни Энн, ни Мелани, ни Рейчел не заметили её увлечения. В итоге мисс Сомервилл сумела оставить весь свет в неведении о своих чувствах и своих печалях. Никто ничего не заподозрил. Но это мало ей помогало, для неё настали чёрные дни. Она долгими часами бродила по Садам, тенистым улочкам и Бювету, по Пирпонт-стрит, Ривер-стрит, Бедлгрейв-кресент — всем тем местам, где когда-то встречала мистера Кейтона, при этом настойчиво стараясь избавиться от неуместной и безрассудной склонности к мистеру Кейтону. Чаще всего она вспоминала их последний разговор на лестнице. Иногда она жалела, что проговорилась. Иногда — сокрушалась, что вообще узнала его. Иногда — проклинала себя. Иногда была склонна безжалостно судить его.
Да, он совершил непотребное, ужасное дело. Как он мог? Она видела, что его больно задевала бестактность мисс Джоан, но — мстить женщине? И ведь он сделал это не сам… Чтобы подбить на такое — нужно не иметь ни жалости, ни чести. Он к тому же лгал ей, говоря, что не является другом мистера Райса. Но чтобы попросить о подобной услуге, люди должны быть весьма близки. Близки по духу. Мефистофель…
Едва она подумала об этом, подняв голову, увидела на Бедлгрейв-кресент миссис Летицию Уэверли. Та была одета в дорожное платье, лакей ставил в ландо саквояж. Увидя Эбигейл, Летти просияла.
— Эбби, как я рада тебя видеть!
— Ты уезжаешь?
— Да, но я ненадолго, скоро вернусь. Я не хотела ехать, но ради Элайзы…
— Элайзы?
— Моя подруга Элайза послезавтра выходит замуж за моего брата. Мы породнимся. И это единственное, что меня радует во всем этом… — Летти тяжело вздохнула. — Ты же слышала о последнем скандале Клиффорда?
