Теперь мистер Элвин не имеет ни друзей, ни привычки болтать. За сезон сказал только десять слов…
— Что же, значит, поумнел, — проронила леди Кейтон.
Этого можно пожелать и мистеру Сейбину, продолжила леди Блэквуд. Сколько не уговаривал его милорд Дарлингтон опомниться и не жениться на леди Бейн, ибо слухи о её мотовстве и крайне предосудительном поведении по отношению к покойному супругу, увы, подтвердились, — мистер Сейбин ничего не хотел слышать. По счастью, уладив дела с нотариусом и поверенным на два дня раньше, чем намеревался, влюблённый глупец поспешил к невесте — и застал у неё любовника, мистера Хамфри, in flagranti. И что же? Сегодня он начал ухаживать за миссис Сноупи, чья репутация ничуть не лучше… А ведь глупец учился в Вестминстере и окончил Кембридж… Чему их там учат?
— The darkest place is under the candlestick, самое тёмное место — под свечкой, — снова прокомментировала леди Кейтон.
Впрочем, не следует корить его, ибо нашлись те, кто превзошли его нелепостью поведения. Мистер Гиллеспи, ярый тори и член Карлтон-клуба, запретил своему сыну жениться на мисс Джулии Рейнард, с которой тот был помолвлен два года, а всё потому, что поссорился с её отцом, мистером Рейнардом, убежденным лейбористом, членом клуба Брукс. Они не сошлись во взглядах на политику. Мистер Рейнард, в свою очередь, выдал, чуть не насильно, дочь замуж за мистера Даньелла, вига по убеждениям. Сын мистера Гиллеспи в итоге бросил колледж и основательно осел в блудных притонах Бристоля, притом ещё и запил. А Джулия, наставив мистеру Даньеллу, который ей, к слову сказать, в отцы годился, рога, оказалась на редкость консервативной в своих склонностях, и сегодня слухи о её похождениях только разрастаются…
— Возраст часто приходит с мудростью, но порой… может разминуться с ней в дороге, и тогда — приходит один, — брюзгливо изрекла леди Кейтон. — Но если глупость юных можно оправдать отсутствием ума и опыта, то чем оправдать глупость двух старых идиотов? Некоторые ещё говорят о вселенской глупости… Глупо так сужать её границы.
На прощание леди Джейн угостила племянника подруги редким вином, привезённым с континента, цвета луковой шелухи, которое напоминало выдержанную испанскую малагу, но обладало особым привкусом высушенного на солнце сахаристого винограда. Энселм с наслаждением пригубил его, потом осушил бокал и так поэтично расхвалил букет, что леди Блэквуд, смеясь, приказала завернуть для него непочатую бутылку.
По дороге домой он с любопытством поинтересовался у тётки, что, мисс Вейзи… много получала в этом сезоне предложений? Леди Кейтон о таком не слышала. Кейтон понял это так, что предложений не было, ибо давно сообразил, что у его тётки подобные фразы просто означали отрицание факта, а отнюдь не являлись свидетельством неосведомлённости, как можно было подумать. Не любя сплетен, не собирая их и не перенося, леди Кейтон, тем не менее, неизменно была в курсе всего.
Леди Кейтон направилась домой, а он решил немного погулять в Парадных садах. Чувствовал себя легко, и вовсе почему-то возликовал, заметив над травой двух порхающих первых весенних бабочек. Их танец, манерный и вычурный, нервный и утончённый, зигзагообразный и трепетный, своими тончайшими хитросплетениями напоминал игру лунных бликов на воде, очаровал и заворожил, вдохновил и расслабил его. Это было подлинно die selige Sehensucht, блаженное томление, лучшее в нём…
Он подумал, что этот полёт можно передать и голосом.
— О чём вы задумались, мистер Кейтон? — Возле скамейки стояла мисс Сомервилл и улыбалась. По её лицу пробегали солнечные блики, мелькавшие среди уже распустившихся листьев. — Любуетесь бабочками?
— Помните die selige Sehensucht у Гёте? — она кивнула, и он с улыбкой продолжил, — редкое для немецкого мелодическое сочетание. Я смотрел на этих бабочек, мисс Эбигейл, и думал, что их порхание — трепет того же блаженного томления… Это можно даже спеть… Да, контра-тенор или меццо-сопрано смогут передать мелодику немецкого die selige Sehensucht именно как колебание от взмахов крыльев мотылька свечного пламени в шандале, как дрожание на черной глади лагуны трепетного лунного луча. — Он вздохнул, — В этой мелодии мерещится ажурно-тонкое кружево звезд, трепет весён и хрупкость грёз, свет возжённой лампады и чистый дух ладана…
