Эта «правда», о которой говорит в своей книге М. Вишняк, — есть и моя «правда» — о том же самом. Напоминаю, что человек, защищающий свое, как «правду», всегда мыслит ее объективной: иначе она для него и не «правда». Только с этой, объективной, стороны меня и интересует совпадаемость наших «правд» (помимо того, что я, естественно лучше других понимая и «слыша» слова Вишняка, являюсь и лучшим судьей его книги).
Ценность совпадения подчеркивается в данном случае тем, что и вообразить себе, кажется, нельзя более разных книг, чем «Два Пути» — и моя (на ту же тему), а равно и большей отдаленности, разности, несхожести положений их авторов. «Два Пути» — серьезно обдуманная книга выводов и закреплений; моя — запись событий (и оценка их) тут же, на месте в день, — иногда час, — когда они происходили. «Два Пути» написаны действенным политиком, находившимся внутри событий; моя — только сторонним, хотя и близким, свидетелем.
У меня почти нет чувства «авторства» к этой книге, к рукописи, десять лет мной невиденной; но «правда» моя (то, чему не изменяют) в ней остается. И не только рисунок главных событий и фактов совпадает в ней с рисунком Вишняка, — но одинаково оцениваются, трактуются, «сцепливаются» крупные и мелкие явления в обеих книгах.
Не скоро пришлось бы мне кончить, вздумай я иллюстрировать параллельными цитатами одинаковость «отношения» обоих пишущих к абсолютизму, к его положению в последние годы, к неизбежности революции, к слепоте «умеренных» и фатальной тактике их, к февральской революции (которую «никто не делал», «сама сделалась»), к причинам «безвластия» Bp. Правительства и т. д., и т. д., - вплоть до одинакового отношения к темному октябрьскому перевороту этой не только не «революции», но и прямой ее противоположности. И не всякий ли, кто скажет о «Смысле Февраля», как Вишняк, должен тотчас же сказать и о «Мифе Октября»?
Повторяю, совпадение «правд» о революции в столь разных книгах, двумя столь разными людьми в разное время написанных, интересует меня с объективной стороны. Как могла явиться эта общность взора на один и тот же момент истории у двух людей, между которыми нет, казалось бы, ничего общего?
Впрочем, есть. Это — что оба они (скажу словами Вишняка) — «пережили революцию в реальности… имели возможность ощутить ее непосредственное дыхание… И такое, почти физиологическое восприятие ритма событий, цветов и теней революции, не только субъективно убедительнее всякого о ней последующего книжного знания. Оно и объективно поучительнее».
Да, такое «общее» важно. Или — совсем не важно. Ведь у Вишняка оно общее и с теми, с кем он спорит, кому о своей «правде» говорит и… кто ее не слышит. Должно быть, мало иметь только возможность (физическую) ощутить «дыхание, ритм, цвета и тени» революции.
Вишняк знает это: недаром так настойчиво упрекает он современных «историков» — в рационализме.
Слишком ясно, что чистые рационалисты (а таково большинство «чистых политиков» никаких «дыханий и ритмов» услышать не могли. Не услышат они и Вишняка. У них нет органов для восприятия объективной правды.
А теперь мне остается сказать несколько слов еще об одной стороне книги М. В. Вишняка.
Будет ли это суд над ней — не знаю. Во всяком случае, отметить Данную сторону считаю нужным.
М. Вишняк отнюдь не призывает к забвению прошлого, прошлых ошибок: «в памяти прошлого предостережение будущему», а что касается ошибок — то «иногда ошибки хуже преступлений».
«Меа culpa [104] — всегда достойно уважения, как акт мужества, — говорит он еще. — Покаяние всегда полезно для самопознания и самооценки кающегося». И, как будто в прямой связи с этим, он бросает упрек: «…В. Маклаков пишет о чужих, пишет о своих (людях его партии), но только не о себе».
Как, однако, понять этот упрек? Ведь сам-то Вишняк не только о себе, но и о «своих» не говорит в книге ни слова. Между тем роль этих, автору «своих», была, в течение революции, бесспорно — «виднейшей». Почему же «виднейшие» и роль их «не подвергаются ни разбору, ни даже изложению» в труде Вишняка, таком обстоятельно углубленном?
