— По-моему, — сказала раз Таня, — он коммунист. И как-нибудь на службе у Москвы. Расследует жизнь эмигрантов. Мы ему о нас все рассказываем, а он — ведь ничего!
— Какие глупости! Что ему здесь расследовать? — фыркнула Катя. — Все и так на ладони, очень мы большевикам интересны! Уж не похитить ли тебя, за красоту, собираются? Нет, милая, я думаю другое…
Таня и Марина поглядели на нее с ожиданием, — такой был у нее значительный вид.
— Я думаю, — начала Катя, понизив голос, — что он — гангстер.
— Как, гангстер? — тихо вскрикнула Таня.
— Да. Все признаки. Вы ничего не читаете, а я знаю, современная Америка не один Холливуд. Это наш м-р Билл — один шрам его чего стоит, и путешествия его, и какая-то культурность. Очевидно, бежал и во Франции скрывается. Здесь, среди русских, ему всего безопаснее. Бог знает, что он там, у себя наделал…
— А как же… почему же он работает, и бедный? — прошептала Таня. — Они ведь бандами, и миллионеры, и друг другу помогают…
Катя несколько смутилась.
— Мало ли… Сегодня он богач, а завтра, если его полиция ищет, последний бедняк, и с бандой не может сообщаться.
— А что ему сделают, когда найдут? — неожиданно спросила Марина, насупив брови.
— Электрический стул, это известно; если Америке выдадут.
На другой день, когда Билл приветливо и привычно барышням заулыбался, лицо Тани выразило нерешительный испуг. Марина, напротив, казалась особенно заботливой, лишь Катя была спокойна, как всегда. Столовая, в этот день, скоро опустела; барышни, одна за другой, подсели к столику Билла, — его столик был в дальнем углу, под окном… Американец поглядел на Таню и вдруг спросил: почему она в дурном настроении? Катя не дала ей ответить, воодушевленно принялась жаловаться: как трудно им живется, и все хуже, и бедность, и страна чужая… Таня в Холливуд могла бы попасть, — «ведь красивая, правда?», а вместо того грязную посуду моет…
— Вы тоже очень красивы, — сказал Билл, улыбаясь.
— А что наша красота? Вот, если б повезло, за вашего соотечественника, только настоящего американца, богатого, замуж выскочить… Я бы сейчас, хоть за столетнего Форда… Да где они? Настоящие к нам не ходят…
— Очень интересно, — сказал Билл без улыбки и прибавил: — Хорошо, что я не «настоящий». Если б и разбогател, на вас бы не женился.
Катя вспыхнула, обиделась.
— О! вы — если и превратитесь опять в внезапного богача, мы с Таней сами вас не пожелаем. Такие внезапные перемены положений не внушают доверия.
— Мое положение никогда еще не изменялось.
Таня, понявшая намек, взглянула на подругу: какой же гангстер? Просто неудачник. Очень мил, а в сущности мало интересен. Но Марина была, кажется, другого мнения. И спросила, с суровой настойчивостью:
— Никогда не менялось? Даже немножко? А если, — вы говорили, — работу потеряете? Тогда уедете?
Билл взглянул на нее с ласковым удивлением.
— Это, ведь, не так важно. Где-нибудь найдется другое…
Через несколько дней в столовую «Соль», часа в 4, пришел молодой, элегантно одетый француз (такие сюда не захаживают). Окинув взглядом пустую в этот час залу, подошел к Любовь Ивановне, о чем-то говорившей с Таней, и вежливо спросил: не здесь ли бывает иностранец, м-р Вильям Кар… и когда? Ответила Таня (она сразу схватила восхищенный взгляд француза):
— О да, Monsieur, он всегда у нас обедает. Но если вы хотите встретить его, надо прийти позднее. Адрес? Но мы…
В эту минуту вошли Катя и Марина, каждая со стопкой чистых тарелок. Катя перебила подругу:
— Мы не знаем адреса, Monsieur. Мы и не спрашивали.
Когда француз, с любезными благодарностями, откланялся, Катя зашептала Тане: «Глупая! Зачем ты болтала? Ведь это же полицейский, — в штатском. Найдут у нас гангстера этого — неприятностей не оберешься. Ну, да теперь уж нечего. Может, и лучше, сразу освободимся от него. Нам только в стороне… клиент и клиент».
Любовь Ивановна ничего этого не слышала. Но Марина слышала.
В седьмом часу, едва стала прибывать ранняя публика, Марина незаметно выскользнула на улицу. В темненьком платьице с горошинами, в синем берете, она казалась совсем девочкой. Но лицо было не по-ребячески серьезно. Она тоже не знала, в какой меблирашке живет Билл: но знала, что на пути к ним он проходит через сквер на ближней площади. Сквер гадкий, пыльный, толкались кучки всякого народа в этот темнеющий час (август!). Марина села на грязную скамейку. Бу-Дет ждать здесь, — все равно, сколько времени, час, два, — только бы пе пропустить!
