– Вот сволочь! – с чувством произнесла она, жестом требуя у Майи сигарету.
Та машинально отдала ей свою и придвинула огонек зажигалки. Женщина затянулась и, держа руку на отлете, закатила глаза.
– Нет, ну что за люди, я не понимаю! Чего ему надо? Свела с хозяевами, все договоры, бумаги, все и-де-аль-но! А он уже неделю кровь пьет. Его юристы из моего кабинета не вылезают, роют, как кроты, чего ищут – непонятно… – она закашлялась то ли от возмущения, то ли от дыма. – Нет, надо менять работу. Чего я ношусь с вами? Вот ты, например!
Майя подняла на нее глаза.
– А я-то что?
Но ту уже было не остановить.
– Как «что»?! Ты же ненормальная! Кто так живет? – она с раздражением стряхнула пепел в окно. – Мечешься по всему городу, как будто следы заметаешь. Давно бы купила себе нормальное жилье. Осела бы. Обустроилась. Собаку завела, я не знаю. Я бы с квартирой помогла. Так нет – покупать не хочет, жить на одном месте не может! Ужас!
Она прицелилась было затушить сигарету о подоконник.
– Эй! Эй!– встрепенулась Майя.– Ты что! Ну-ка… Это теперь все мое.
Женщина с презрением уставилась на нее.
– На сколько? На месяц? Два? Я тебя умоляю. – Однако она все-таки открыла окно и выкинула окурок на улицу. – Ладно, пошли отсюда, мне в контору пора. Ты со мной поедешь или тебе договор с курьером прислать?
– Пришли в редакцию. Я на днях заеду, подпишу.
Они прошагали по гулкому коридору к выходу. Женщина закрыла дверь на два замка и протянула связку ключей Майе.
– На, держи! Сделай дубликаты. Запасных нет, – бросила она и направилась к лифтам.
Майя покрутила ключи в руках и положила их в карман. Перед тем как уйти, она мельком взглянула на соседнюю дверь. Рыбий глаз на черной, обитой дерматином двери был прозрачным.
– Ты идешь? – донеслось из лифта.
– Иду-иду… – пробормотала Майя и застучала ботинками вниз по лестнице.
– Какая ты все-таки несправедливая! – заявила она, заходя в кабину. – Посчитай, сколько ты на моих переездах заработала. На одни комиссионные машину могла бы поменять…
– А я и поменяла, – расцвела в улыбке женщина. – Пойдем, покажу.
Лифт медленно пополз вниз. Лестничная площадка опустела. И опять глазок затянулся чьей-то тенью. На этот раз – за дверью новой Майиной квартиры.
За огромными окнами студии догорал день. Рулон белого задника был закреплен под пятиметровым потолком. Его затоптанный шлейф лежал на полу, а вся основная часть, парусом натянутая вдоль стены, была равномерно окрашена в нежный лиловый цвет заката.
Зис неподвижно стоял у окна и смотрел на город, раскинувшийся до самого горизонта. Он любил солнечный свет и часто, когда наступали сумерки, с сожалением думал о неизбежности этого угасания. И о том, как безнадежно желание ненадолго, хотя бы на пару часов, оттянуть наступление темноты и ночи. Когда-то, подгоняемый юношеской жаждой геройства и острых ощущений, он уехал работать фоторепортером сначала на одну войну, потом на другую. На третьей, когда он понял, что не может остановиться, хотя уже давно пора, что бесконечный строй мертвецов – это все, что теперь снится ему по ночам, осколок снаряда попал в его камеру. Та разлетелась у него в руках. Вскоре Зис вернулся.
Однако долго усидеть на месте он не смог, его манили дальние края, и он предложил одному журналу слащавую, как он сам считал, но эффектную серию – восходы мира. Тогда то ли идея, то ли разворот плеч Зиса понравились жене главного редактора. Редактор, тоже оценив и то и другое, решил, что проект им очень даже подходит, составил довольно щедрый по тем временам договор и с нескрываемой радостью проводил широкоплечего романтика в буквальном смысле на край света. Тот улетел, так и не поняв, какой факел страсти и ревности остался полыхать у него за спиной.
В самолете Зис составил график своих переездов и устроил так, чтобы почти две недели прожить в свете дня, перелетая из одной страны в другую до наступления сумерек и снимая восходы в песках пустыни, в стеклах небоскребов и в глади болотных топей. После этого он застрял на севере, в краях, где солнце по нескольку месяцев не уходило за горизонт. Бесконечный день все длился и длился, и было что-то беспощадное и пугающее в этом непреходящем солнцестоянии. Все ночные секреты были обнажены. Злу негде было прятаться, страхи не могли найти себе темных углов, не сгущались сумерки, предвестники грядущей беды. Здесь все время было светло, и мир, лишенный своей темной половины, медленно, но верно сходил с ума, сводя с ума своих обитателей.
