Ганс решился на последнее. В конце концов густой лес поредел, и, выйдя на полянку, юноша увидел впереди пятно света. В сумерках и тумане невозможно было разглядеть, что это за строение, оно лежало на лесистом холме и только частью выступало из-за деревьев. Но во всяком случае там жили люди, и промокший путник поспешно направил туда свои шаги.
Дорога, которая вела к строению, была сильно запущена. Ганс не раз увязал в размокшей почве, затем ему пришлось перейти через шаткий мост, переброшенный черезручей, и наконец он оказался у ворот, от которых уцелели лишь каменные столбы. Перед молодым человеком было большое, но полуразвалившееся здание с крепостными стенами и башнями. Наступившая темнота еле-еле позволила Гансу добраться до дверцы, которая находилась как раз под освещенным окном.
Ганс постучался, сначала осторожно, потом сильнее. Через несколько минут окно распахнулось, и хриплый голос спросил сверху:
— Кто там?
— Посторонний, который заблудился и просит приюта на ночь!
— У меня нет приюта для всяких бродяг! Проваливайте!
— Вот так любезный прием! — с возмущением крикнул Ганс. — Я — вовсе не бродяга, а наоборот — очень приличный человек, готовый охотно заплатить за ночлег!
— Заплатить? В Эберсбурге! — голос сверху прозвучал с не меньшим возмущением. — Здесь вам не постоялый двор! Ступайте туда, откуда вы пришли!
— Ну уж нет, этого я не сделаю! Я промок от ливня и притом заблудился в лесу. Разве пристойно заставлять путника стоять в такую погоду перед дверью? Отоприте!
— Нет! — обладатель хриплого голоса был, видимо, не на шутку рассержен. — Вы останетесь снаружи!
— А, черт возьми, у меня лопнуло терпение! — с бешенством крикнул молодой человек, так как проливной дождь хлынул с новой силой и окончательно промочил его до костей. — Откройте сейчас же, или я вышибу дверь и штурмом возьму ваш старый сарай!
Он принялся барабанить в дверь обоими кулаками, и то, чего не удавалось достигнуть вежливой просьбой, удалось добиться грубостью. Очевидно, она больше импонировала невидимому стражу, потому что через несколько секунд голос заговорил уже значительно мягче:
— Кто вы и что вам, собственно, угодно?
— В данный момент я — просто насквозь промокший человек, который хочет обсушиться. Во всяком случае я могу дать вам, если угодно, самые удовлетворительные сведения по поводу своего положения, имени, возраста, происхождения, родины, семьи и так далее.
— А, так вы из семьи?
— Само собой разумеется! Ведь у каждого человека должна быть семья!
— Я имею в виду — дворянин ли вы?
— Разумеется! Но откройте же мне наконец!
— Погодите, я сейчас сойду! — послышалось сверху. Сейчас же вслед за этим окно захлопнулось, и свет в окне скрылся.
— Оказывается, здесь прежде чем впустить человека экзаменуют его насчет родословной! — пробормотал Ганс, прижимаясь к двери, чтобы хоть как-нибудь укрыться от дождя. — По мне — пожалуйста! В случае нужды я не задумаюсь приписать себе хотя бы графскую корону, лишь бы только раздобыть сухой ночлег. Слава Богу, наконец-то отворяют!
Действительно, послышались скрип ключа и шум отодвигаемого засова. Затем дверь открылась, и перед Гансом появился старик, опиравшийся правой рукой на палку, а в левой державший лампу.
Его худая, сгорбленная фигура прежде, должно быть, была высокой и стройной. Кожа цвета старого пергамента и множество морщин и складок придавали сходство с мумией лицу, с которого смотрели блеклые, выцветшие глаза, а из-под черной ермолки выбивались жидкие серые волосы. По-видимому, несколько шагов, сделанных стариком, утомили его, потому что он закашлялся и изо всех сил оперся на палку, освещая в то же время дорогу гостю.
— Прошу извинения за мою назойливость, но я и в самом деле боялся, что меня унесет дождевыми потоками, — сказал Ганс с поклоном, от которого с него во все стороны полетели брызги. — Я имею честь видеть перед собой хозяина дома?
— Удо, барон фон Эберштейн-Ортенау ауф Эберсбург! — с величайшей торжественностью ответил тот. — А вы, сударь?
— Ганс Велау-Веленберг ауф Форшунгштейн! — было не менее торжественным ответом.
