— Мальчишка, да ты с ума сошел, что ли? — загремел Велау. — Ты хочешь жениться на дочери признанного помешанного? Да ведь это может передаться в роду! В девчонке и без того чувствуется что-то неестественно робкое, угловатое, а ее отец совершенно ненормальный и...
— Да полно! — перебил его Ганс. — Барон просто происходит из десятого века, и потому ему следует простить некоторую душевную аномалию, но в остальном мой тесть совершенно нормален!
— Тесть? Ну, брат, тут и меня тоже не мешает спросить! И если ты действительно вбил себе в голову подобную вздорную идею, то заявляю тебе коротко и ясно: из твоего сватовства ничего не выйдет, так как я никогда не дам своего согласия! Слышишь: я запрещаю его тебе!
— Этого ты никак не можешь, отец. Барон тоже запретил Герлинде, с ним даже сделался припадок, когда я обратился к нему за благословением, да только все это вам обоим ровно ничем не поможет — мы поженимся, несмотря ни на что.
Велау, заметивший наконец, что дело обстоит вполне серьезно, с отчаянием всплеснул руками.
— Да ты рехнулся, малый? Старик помешан — в этом не может быть сомнений, и в качестве врача я говорю тебе, что зародышевое начало сумасшествия передается по наследству. Неужели ты хочешь внести гибель в наш род? Хочешь сделать несчастным целое поколение? Одумайся!
Но мрачная картина грядущих бед не произвела никакого впечатления на молодого человека, и он хладнокровно ответил:
— Знаешь, просто даже странно, отец, что мы всегда должны ссориться с тобой! А ведь у нас только что установились самые лучшие отношения! Ты примирился с моей «пачкотней» и готов даже гордиться ею, а теперь тебе вдруг приходится не по вкусу моя помолвка, которой ты тоже должен был бы гордиться. Подумай, к тебе приходит старая аристократия только затем, чтобы посоветоваться о подагре, я же путем брака соединяюсь с молодой аристократией, разве это не явный шаг вперед?
— Это — самая нелепая из всех твоих нелепых выходок! — крикнул рассвирепевший профессор» — Раз навсегда…
Его перебили — вошел слуга с докладом, что графиня проснулась. Так как Велау сам приказал известить его об этом, то он немедленно отправился к больной, приказав, однако, сыну ждать его здесь и сказав, что через четверть часа он будет обратно.
В комнате, смежной со спальней графини, профессор неожиданно натолкнулся на Герлинду, которая тоже спешила на зов проснувшейся графини. Едва завидев девушку, Велау ястребом кинулся к ней.
— Мне нужно поговорить с вами, баронесса. Угодно вам будет ответить мне на несколько вопросов? — спросил он.
— Конечно, господин профессор! — ответила Герлинда, ошеломленная этим натиском.
Она чувствовала непреодолимый страх перед профессором, который до сих пор совершенно не обращал на нее никакого внимания, а его повелительные манеры по отношению к пациентке еще более пугали девушку. И без того она ужасно робела при мысли, что этот страшный старик — отец ее Ганса, а теперь он вдруг набросился на нее и принялся задавать ей какие-то странные вопросы, которых она даже не понимала как следует. При этом он фиксировал ее сердитым взглядом, что окончательно лишало мужества бедную девочку, не подозревавшую, что профессор испытывает ее здравый рассудок. От смущения и робости она отвечала невпопад, что, разумеется, еще более утверждало профессора в его предвзятой мысли.
В конце концов он перешел на семейные предания Эберштейнов, на которых проявилась навязчивая идея барона. Во время пребывания в городе Беркгейме Герлинда почти отучилась от стиля старых хроник, в этом отношении графиня-мать и Герта оказали на нее самое благодетельное влияние. Но теперь она забыла обо всем. Неподвижно уставленный на нее взор профессора сковывал ее волю, словно взор змеи, зачаровывающий маленькую птичку. Она жаждала только одного — удовлетворить страшного экзаменатора, и когда ему подвернулся зловещий вопрос: «Ведь у вас, кажется, двойная фамилия — Эберштейн-Ортенау?», она по-прежнему сложила руки и залепетала:
— В лето от Рождества Христова тысяча триста семидесятое возникла распря между Кунрадом фон Эбер-штейном и Болдуином фон Ортенау, ибо рыцарю Кун-раду фон Эберштейну было отказано в руке Гильдегунды фон Ортенау, во время каковой распри...
