Пораньше утром мы уже в пути. С собой ведро, корзина, снасти, наживка, бутылка холодного чая. Рыбалку начали на крутой извилине реки на знакомом плёсе. Окунь брал жадно, мощно сопротивляясь при вываживании, разжигая рыбацкий азарт и веселя душу посланной удачей. Я ушёл за поворот реки, присел передохнуть на камень и попить холодного чая. День был тёплый, но пасмурный. Низкая облачность сулила дождь, западный ветер морщил зеркальную поверхность плёса. Состояние праздника закончилось, беспокойство лёгким ознобом пробежало по телу. Настроение беспричинно портилось.
«Дима, давай собираться, дождь надвигается!». Друг мой вопросительно взглянул на меня, но спорить не стал, собрал снасти, и мы двинулись к стоянке.
Когда до избы осталось с километр, сошли с тропы в лес, сложив под ёлкой снасти и всё, что у нас было. Моё беспокойство передалось другу: «Что случилось, ты что-то знаешь!» «Не спрашивай, просто надо проверить, кажется, я что-то слышал там, на стоянке, — слукавил я. — Возьми топор и охраняй вещи, а я пойду на разведку. Пойдёшь к избе, если только я закричу. Сиди тихо». Свернув с тропы, я пошёл вверх влево, обходя избушку с севера. Через сотню шагов выбрал подходящую берёзку и острым ножом вырезал увесистую, удобную для руки дубинку, похожую на черенок для лопаты. Всё делал автоматически, словно мной двигала чужая, но доброжелательная воля.
Через несколько минут я вышел к ручью выше избы. По промоине, пригибаясь, спустился ниже, и мне сверху открылась стоянка. Дверь избы была открыта настежь, на земле у порога стояли наши рюкзаки, застёгнутые и готовые к походу. Через минуту, пригнувшись, из дверей вышел мужик в тёмно-сером ватнике и кирзовых сапогах, в руке он держал топор, который мы обычно прятали под нары. Прислонив топор к стене, он повернулся лицом к озеру и стал прислушиваться. Ручей плескался и шумел на камнях, маскируя моё присутствие, большие валуны позволяли продвигаться незамеченным. Загорелое лицо незваного гостя под старой, выгоревшей на солнце кепкой в приглушённом свете пасмурного дня казалось чёрным. Вот он нагнулся, поднял рюкзак, продел руку через лямку, перекинул на спину, просунул вторую руку, зашевелил плечами, прилаживая рюкзак на спине, и, когда он стал нагибаться за второй ношей, я в два прыжка оказался за его спиной и своей дубинкой нанёс размашистый хлёсткий удар по шее, ниже правого уха. Злодей обмяк, ноги у него подогнулись, и он упал, ткнувшись головой в рюкзак.
Я стоял, сжимая своё первобытное оружие, сердце колотилось бешено, из открытых дверей резко пахло керосином. Я осторожно проверил у разбойника пульс. Слава богу, жив. Осторожно поднял придавивший его рюкзак и отнёс в сторону. От мужика пахло керосином, кислой гнилью, перегоревшим табаком, застарелым потом и мочой. Нечёсаные пегие волосы слиплись от грязи.
Вот он шевельнулся, опираясь руками, встал на колени, надел на голову упавшую кепку, исподлобья тупо посмотрел на меня. Я упреждающе поднял дубинку, он заслонился рукой, одновременно отползая в сторону и бормоча что-то нечленораздельное. Затем, опираясь о стену руками, встал и, продолжая что-то бормотать, пошёл, пошатываясь, по тропе в сторону от деревни. «Вернёшься, убью!» — заорал я громко, подбадривая сам себя и чтобы заглушить страх и неуютную тревогу, которые шевелились во мне всё это время. В избе валялись куча газет, тряпьё, старые одеяла, облитые керосином. «Ещё пара минут — и он поджёг бы избушку», — подумал я.
Появился Дима, принявший мои крики как сигнал к возвращению. Я коротко пояснил ситуацию. Вспышка гнева и злости быстро погасла. Тоска и сожаление о нарушенной гармонии, о том, что рядом со светлой радостью природы, дружбы, солнечного света затаилась чёрная злоба, вонючее, тёмное вероломство, приносящее боль и страдания, овладели мной. Упадок сил, как после тяжёлой болезни, окончательно опустошил душу и испортил настроение.
Вскоре мы уже подходили к деревне. Впереди нас ждали пыльная дорога до Онеги, самолёт, остров Кего, причалы Архангельска. Через полгода этот дикий, нелепый случай стал забываться, а наши дни, проведённые на Кенде, с годами всё больше расцвечивались в памяти новыми счастливыми красками, запахами, сентиментальными нотками, воспоминаниями и ощущениями.
