Увлеченная яркими картинами, которые рисовало ее пылкое воображение, Галя забыла на мгновение, что она находится пока не на Венере, а все еще в астроплане. Давай дальше, давай! И она с силой ударила кулаком по столу, около которого происходила беседа.
И сразу же девушка взлетела вверх, под потолок. Чашка с водой, которую Галя держала, полетела, кувыркаясь, в одну сторону, вилка — в другую. А сама Галя, хватаясь за кожаные петли в стене, изо всех сил брыкала ногами, стараясь вернуть телу нормальное положение. Она слышала громкий смех товарищей, но не решалась даже взглянуть в их сторону: такой срам, такой позор! «Снайпер», «отважный стрелок»… просто глупая, не умеющая держать себя в руках девчонка, вот кто она такая!
Ловким движением Ван Лун поймал все еще кувыркавшуюся в воздухе чашку и поставил ее на стол, укрепив в пружинном зажиме. Еще через секунду вернулась из воздуха и вилка. Совершенно невозмутимо, будто произошло именно то, что и должно было случиться, Ван Лун сказал:
— Сожалею: Институт межпланетных сообщений не предусмотрел более крепких зажимов. Чтобы прочно удерживать на месте экспансивных пассажиров. Галя, надо подумать об этом, да? Ремни или шнурки завязывать. Потолок головой пробивать не надо!
Не поднимая глаз, вся пунцовая от смущения, Галя Рыжко снова примостилась у стола. На этот раз она не нашла слов для ответа. Какие там слова! Еще минута — и она разревелась бы от досады… Впрочем, тут, как всегда добродушно, отозвался Николай Петрович:
— Хватит, хватит, друзья! Мне кажется, что Вадим не закончил свой рассказ. Вы остановились на цератозавре?..
— Да, да, — ответил с готовностью Сокол. — Галя, ведь вы легко можете дополнить меня, правда? Мы не вспомнили еще некоторых рептилий того периода. Помните, из тех, что приспособились к жизни в воздухе?
Галя понемногу отходила.
— Птеродактили и рамфоринхи, — буркнула она, все еще уставившись в стол.
— Так, — подтвердил Сокол. — Следовательно, я заканчиваю. Мы, очевидно, столкнемся на Венере еще с ихтиозавром — рептилией, приспособившейся к жизни в воде, этакой забавной полурыбиной. И, наконец, я уверен, что мы найдем там и живых археоптериксов — этих удивительных полупресмыкающихся, полуптиц. У меня, каюсь, есть даже своя мечта…
Он остановился на мгновение, словно обдумывая.
— Какая мечта?
— Привезти обратно на Землю как образчик одного живого археоптерикса. Ведь он, ей-богу, очень маленький, и весит немножко, и места почти не займет. Николай Петрович, да ведь археоптерикс по размеру не больше нашей обыкновенной вороны, — добавил Сокол умоляюще, глядя на Рындина.
— Вероятно, но пока что об этом говорить рановато, — ответил тот, улыбаясь. — Сначала отыщите вашего археоптерикса, а тогда уж обсудим, как с ним быть.
— Беру смелость возразить, — вступил в разговор Ван Лун, сохраняя все такой же невозмутимый, серьезный вид. — Зачем, полагаю, везти на Землю такую мелочь? Это не фауна Венеры, это просто как ворона… как это?.. да, общипанная ворона! Нет, нет, — решительно продолжал он, словно не замечая того, что Сокол вот-вот готов был вспыхнуть от возмущения, — предлагаю лучше нечто более убедительное. — Он выразительно щелкнул пальцами. — Например, можно бронтозаврика… очень поменьше размером выбрать, чтобы поместился. Думаю, можно держать его на цепочке для безопасности. И приучить даже есть из рук. Совсем интересно будет, а?
Дружный смех встретил оригинальное предложение Ван Луна. Действительно, это была презабавная мысль: везти в астроплане на Землю, да еще приучать есть из рук, «небольшое» животное — метров этак восемнадцати длиной!
— Мне кажется, вы забываете, Ван, что у нас всего-навсего астроплан, а не океанский пароход, — заметил, смеясь, Рындин.
— Позволю себе ответить: не забыл. Предлагаю не много разных образцов, — настаивал Ван Лун, не меняя тона. — Только один бронтозаврик, Николай Петрович! Самый маленький… как это?.. детка бронтозавра. Он, наверное, немножко подрастет в дороге. Прилетит на Землю очень-очень симпатичный!
Конечно, Ван Лун откровенно шутил. Но человек, не знакомый с его манерой шутить, например Галя Рыжко, легко мог бы решить, что он говорит совершенно серьезно. Ни один мускул не дрогнул на его невозмутимом скуластом лице, не приподнялись даже уголки его полных губ. Только больше прищурились острые серые глаза.
