От двери кабинета до той, за которой светящейся точкой блистала над столом большая бронзовая люстра, Дарвид расхаживал взад и вперед, сначала медленно, опустив голову, с погасшей или снова вспыхивающей папиросой в зубах. Вплотную за ним, чуть не задевая мордочкой пол, меховым клубочком катился Пуфик. Потом Дарвид стал расхаживать быстрее, неровным шагом, в котором сказывалась все возрастающая тревога. Эти огни, раскинутые в пустом, безмолвном, таком огромном пространстве, и он сам, блуждающий среди них… Что же все это значит? Кое-где, на позолоте и лаке, как проказливые гномы, мелькают дрожащие отсветы; тут с голубоватых гобеленов глядят бледные лица; там высокое зеркало отражает два снопа свечей с гроздьями хрустальных льдинок и, удлиняя перспективу, делает это пространство еще больше, а свет еще ярче; а здесь из-за голубых складок портьеры выглядывает фарфоровая китайская ваза и вдруг принимает в глазах Дарвида какой-то странный вид. Большая, покрытая голубой росписью, она посередине округло расширяется, а вверху сужается наподобие длинной шеи и видна не вся; кажется, что она выглядывает из-за складок портьеры, смотрит на идущего человека, следит за каждым его шагом и смеется. Да, китайская ваза смеется… Тулово ее все больше раздувается от смеха, а белый фон, проступающий сквозь голубую роспись, напоминает оскаленные зубы. Приближаясь к вазе, Дарвид старается не видеть ее и ускоряет шаг; за ним скорее семенят и мохнатые лапки Пуфика, но на обратном пути фарфоровое чудище снова вытягивает из-за портьеры длинную шею, взглядывает на идущего человека и скалит зубы, как будто лопаясь со смеху. А на другой стороне гостиной, на голубоватом фоне, белеет старческое лицо с седой бородой патриарха, устремив на него испытующий и печальный взгляд.
Что же все это значит? Дарвид остановился посреди гостиной, сразу замер и меховой клубочек на мохнатых лапках. Что он тут делает, в этих пустых гостиных, и зачем приказал их осветить? Это похоже на безумие. Ему вспомнилось недавнее сообщение о помешанном короле, который в ярко освещенном помещении один слушал пение артистов. Неужели и у него начинается помешательство? Почему он не работает, вместо того чтобы тут расхаживать? У него столько работы! Дарвид быстро сделал несколько шагов и снова остановился. Китайская ваза, до половины высунувшаяся из-за портьеры, лопалась со смеху. Работать? Зачем? Цель? Цель? В чем его цель? Это решает все! Он отвернулся от скалившего зубы чудовища и увидел бледное лицо седобородого патриарха; с голубоватого фона глаза его смотрели испытующе и печально, словно говоря: «Ошибся доро́гой!»
Он ошибся доро́гой! Только привычка сдерживать волновавшие его чувства и их внешние проявления не дала Дарвиду закричать: «Спасите!» С затаенным криком в груди, быстрым, неровным шагом он пошел на свет люстры, которая в конце анфилады горела в полутемной столовой. За ним быстро, как только мог, перебирая мохнатыми лапками, бежал Пуфик.
Вдруг в одной из гостиных часы начали бить одиннадцать. Раз, два, три… Низкие гулкие звуки медленно разносились в пустоте, окутанной тишиной, но вот где-то, в другом конце анфилады, им стали отвечать другие, звонко и торопливо. Казалось, это голосу вторит эхо, как будто неодушевленные предметы вели между собой какой-то таинственный разговор.
Войдя к себе в кабинет, Дарвид снова нажал кнопку звонка и приказал лакею:
— Погасить свет!
Он сел в одно из кресел возле круглого стола и почувствовал невыразимую усталость, охватившую все его тело. Что-то легкое вскочило на его колени. Дарвид положил руку на шелковистую шерсть прильнувшего к нему зверька и сказал:
— Пуфик!
Он думал о грандиозном предприятии, которого так долго добивался: решительно нужно от него отказаться, для такого огромного труда у него недостаточно сил и — желания, особенно желания. Он так утомлен… Но если оставить работу, что же ему делать? Зачем жить?
Сидя против двери, за которой снова встала черная стена мрака, Дарвид размышлял:
— Цель жизни? Цель? Цель? Зачем жить?
Мрак безмолвствовал и безглазым лицом, казалось, глядел на него пристально и упорно.
