Елена уже окончила гимназию в прошлом году, пару месяцев проучилась в восьмом педагогическом классе, но бросила — слишком скучно было.
— Она певица от Бога! Ей в опере надо выступать, — громко восхищался Жора.
Елена краснела:
— Ой, ну перестань! Я тебе как медаль — повесил на грудь и хвастаешь.
— Женщина для того и нужна, чтобы блестела поярче и свидетельствовала о заслугах, — подмигнул ей Жора.
У них все было решено: венчание через год и любовь до гроба.
По словам Жоры, Григорий Платонович Купин приходился им с Ниной родным дядей.
— У него голова — как Государственная дума, — заверил он. — Они с Ниной вдвоем занимаются поместьем и восстанавливают завод в Осинках. После революции мужики хотели отобрать у нас землю; управы на них нет — полиции не существует, а войска всегда принимают сторону крестьян. Нина с ними договорилась: она будет поставлять семена и инвентарь, а по осени сбывать товар — за долю в урожае. Мы, конечно, потеряли в деньгах, но других помещиков просто выгнали из усадеб.
Клим слушал молча. Все это мало вязалось с образом, который он нарисовал себе. Графиня Одинцова была для него как случайно сложившаяся в голове мелодия, которую не очень-то твердо помнишь, но которая безумно нравится.
Он пытался представить Нину в трактире, где за бесконечными чаепитиями, а иногда за стаканом водки помещики продавали купцам сено и пеньку. Ему приходилось там бывать: низкие грязные комнаты в пестрых обоях, липкие столы, потные лица… Приличной женщине туда нельзя было соваться, но, по словам Жоры, Нина торговала вполне успешно. Вероятно, он все слегка преувеличивал из фамильной страсти к хвастовству, но Елена подтверждала его слова:
— Нина у нас очень деловая.
Деловая женщина — это шестипудовая купчиха, у которой над локтями отвисшая кожа, а над губой — черные усы. Такая как гаркнет — у приказчиков картузы с голов сдуваются.
Опять странное, не укладывающееся в голове сочетание — прекрасная дама с бальным веером в руках и… поставки горбыля.
Извозчик завез Жору и Елену на Гребешок.
— Кто написал слова танго, которое вы исполняли? — спросил Клим на прощание.
Жора потупил глаза:
— Я. Не знаю, что на меня нашло… Нина рассказала, что вы приехали из Аргентины… Ну и как-то само собой получилось… Что-то неправильно?
— Все правильно, — отозвался Клим.
Шаришь взглядом, перебираешь лица, фразы, события — находишь мимолетные, одному тебе понятные приметы и маяки: русское танго, брат Нины — поэт, каким-то образом угадавший не факты, а смысл происходящего с тобой… Лотерея «Знаки судьбы», приз, означающий крупный улов…
Словно кто-то подталкивал в спину: «Ну же, иди!» Но как идти, если ты грезил о медали за храбрость и особые заслуги и вдруг выяснил, что у нее есть оборотная, весьма неожиданная сторона?
Авантюрист… Сам подумай, зачем тебе целый день плыть куда-то на бессильном пароходике, оберегать от недоброго глаза короб с припасами, думать, злиться, проклинать себя за самонадеянность и фантазерство?
Жора на каждой пристани встречал знакомых мальчишек-продавцов и покупал у них то яблоки, то кружку квасу. В награду совал им газеты — не для чтения, а на самокрутки. Елена сердилась: «Это возмутительно — поощрять детское курение!»
— А где отец Нины и Жоры? — спросил ее Клим.
— В аду жарится, — серьезно ответила Елена.
— В смысле?
— Что ему еще делать, если он давно умер? Черти не выпустят такого грешника.
Клим вспомнил мужчину, который по-хозяйски вывел Нину из ресторана. Он был хорошо одет, на жирном затылке — глубокая складочка, как щель для монет у свиньи-копилки.
— Вы не знаете, как зовут господина, который ходит в гости к Нине Васильевне? Высокий такой, лысый…
Елена конечно же знала.
— А… это Матвей Львович — он служит председателем Продовольственного комитета.
Расспрашивать дальше не имело смысла: Матвей Львович пришел в ресторан, увидел, как Нина танцует с другим, и забрал свою собственность.
— Он многое может устроить, — добавила Елена. — Если хотите познакомиться с ним, попросите Нину: она вас сведет. Правда, его сейчас нет — он в Питере, но скоро должен вернуться.
Бесполезно… У Нины Васильевны уже имелся не временный беспутный воздыхатель, а серьезная надежа и опора.
