Любочка говорила, что ночами в подробностях представляет измену с этим пока еще неведомым мужчиной, а потом прижимается в темноте к Саблину, чтобы добавить в свои мечты чуть-чуть реальности.
Неудачный брак, который немыслимо расторгнуть: куда уйти? К отцу? Пересесть с одной шеи на другую и получить в довесок взрыв сплетен и негодования?
Саблина было жалко: он нравился Нине, но при этом она не могла понять — как можно быть таким бестолковым? Ведь если Любочка бросит его, он с ума сойдет. И тем не менее доктор — вежливый, умный, ответственный — упорно пилил сук, на котором сидел.
— Ты все еще любишь его? — как-то спросила Нина.
Она вздохнула:
— Раньше очень любила. Теперь не знаю. Когда он рядом со мной и опять ничего не выходит, мне хочется убить его.
А Нина о мужчинах вовсе не думала. Дело было не в предательстве памяти Володи, а в инстинкте: мужчина мог причинить боль — настолько страшную, что от нее меркло сознание. Легче раз и навсегда решить: «Мне это не надо», и если подставлять себя кому-то, вроде Матвея Львовича, то с полным равнодушием.
Нина и Любочка вместе думали, как быть с векселем, который унаследовал Клим Рогов. Любочка предложила выкрасть его. Она подметила, что наследник раззява и раскидывает вещи где ни попадя: стащить у него ключ от сейфа — пара пустяков. Нина понимала, что все это ерунда, но стремление подруги помочь — даже ценой преступления — радовало ее.
— Расскажи мне о Климе, — просила Нина. — Что он за человек?
Любочка терпеть его не могла, но ради приличий вела себя как радушная кузина.
— Основная черта Клима — безалаберность, — говорила она. — Он обаятельный, прекрасно знает себе цену, но он быстро загорается и так же быстро остывает. Для женщин это самый худший вариант. А если ты упрекнешь его в бессердечии, он только руками разведет: «Ну я же не хотел… Я просто не подумал…»
Когда Любочка обмолвилась, что пойдет с Климом в «Восточный базар», Нина решила, что встретит их там и все-таки попытается выпросить отсрочку. Она надела парижское платье, которое Володя когда-то купил ей на Rue de la Paix[9], уложила волосы, надушилась духами.
«Сами подумайте: дом вам не продать, а пустите жильцов — они все там разнесут», — проигрывала она в уме будущий разговор.
У нее не было разумных причин для того, чтобы просить об отсрочке, — она могла рассчитывать только на симпатию и великодушие. Хотя какая уж там симпатия, если Рогов с первого взгляда понял, что Нина за птица? Она ужасно его боялась — он богатый, избалованный вниманием иностранец: что ему ее беды?
Придя в «Восточный базар», Нина долго издали наблюдала за Роговым. Как она завидовала Любочкиной способности легко сходиться с людьми! Та и минуты бы не потратила на стеснительность: взяла бы и познакомилась… Тянуть дальше было невозможно, и Нина пошла к ним, как идут к зубному врачу, мечтая лишь о том, чтобы все поскорее кончилось.
Оркестр заиграл танго. Это спасение: не надо ни о чем говорить хотя бы несколько минут. Но Нина не ожидала, что в Аргентине танцуют, тесно прижавшись друг к другу, — немыслимое нарушение границ! Она поглядывала на Рогова исподлобья, но была так занята своими страхами, что ничего не поняла: как он отнесся к ней? Что подумал? Был ли у нее хоть какой-то шанс добиться своего?
Матвей Львович явился вовремя и прекратил это издевательство. Видит бог, Нина не хотела просить у него денег, чтобы еще больше не связывать себя неблагодарностью. Но другого выхода не было.
Волна под колесом фильянчика забурлила, из трубы повалил черный дым, и пароход быстро пошел к устью Оки. На том берегу уже готовились к закрытию Ярмарки. На пристанях доторговывали мелкие оптовики, по сходням бегали босоногие грузчики — дочерна загорелые, с лоснящимися от пота спинами. Деревенские ребята с корзинками и мешками подбирали щепки, тряпки и всякую мелочь, оставшуюся от распродаж.
Нина смотрела из-под ладони на причудливые шатры. В этом году Ярмарка была очень плоха: Матвей Львович сказал, что больше половины лавок стояли закрытыми. А что будет в следующем году, даже представить страшно. Ярмарка — сердце города. Пропадет она — и Нижний Новгород захиреет, превратится из всероссийского торжища в провинциальное захолустье.
