Он не спускал глаз со Штольберга.
Тот снова засмеялся и сказал:
— Это очень мило с вашей стороны — предлагать мне такой богатый выбор. — Потом уже серьезно: — Знаете, Биттнер, а наш друг Цшоке совершенно прав: вы действительно, как прирожденный юморист, откалываете свои остроты с ледяным видом. Манера классного остряка! Правда, у вас, я сказал бы, несколько макабрический стиль.
Досада впервые промелькнула на лице Биттнера. То ли ему надоело, что его считают юмористом и к тому серьезному, что он говорит, относятся как к каким-то клоунским выходкам. То ли он заподозрил, что над ним просто потешаются. Он нырнул в гору папок, извлек оттуда бумагу и протянул ее Штольбергу:
— Читайте.
— Что это?
— Протокол казни.
Штольберг забыл согнать с лица улыбку. Так она, покуда он читал протокол, и сохранялась на его лице, подобно тому как сброшенная одежда сохраняет форму тела.
В левом углу бумаги штамп: «Народный трибунал». Прочтя эти два слова, Штольберг с трудом сдержал волнение. Так вот чем Биттнер его стращает! Обычный суд, который выносил приговоры тоже под давлением нацистских органов, начал казаться властям слишком медлительным, слишком приверженным к соблюдению юридических норм. Народный трибунал — он был создан для рассмотрения дел о государственных преступлениях — отмел все эти процессуальные тонкости. Здесь было упрощенное судопроизводство. А мера наказания одна: смерть.
Народный трибунал
Каторжная тюрьма
Плетцензее Кенигсдам, 7
Телефон 356231
ПРОТОКОЛ
исполнение смертного приговора над Юлиусом Лебером за государственную измену в боевой обстановке
Присутствовали:
Главный прокурор нар. трибунала Лауст
Инспектор тюремной канцелярии А. Бауэр
Тюремный врач Э. Кнотцер
В 21 ч. 05 м. приговоренный в кандалах был введен конвоирами в смертную камеру. Здесь уже находился палач Ретттер и три его подручных.
Штольберг отер пот со лба.
Было произведено установление идентичности личности приговоренного. После чего были оголены шея и плечи приговоренного.
На шею его была опущена петля.
Совершив повешение, палач доложил о его успешности.
Процедура заняла восемь с половиной минут.
Старший советник военного суда (подпись)
Инспектор тюремной канцелярии (подпись)
Тюремный врач (подпись)
Палач (подпись)
— Вы улыбаетесь? — Биттнер не скрывал раздражения.
— А я представил себе, — сказал Штольберг, — как эти смертники, выдвинув голову из петли, кроют своих палачей.
Биттнер искоса посмотрел на Штольберга, как бы проверяя, в самом ли деле он глуп или придуривается из тактических соображений.
— Это предусмотрено, — сказал он холодно. — Чтобы смертники перед казнью молчали, им заливают рот гипсом.
Штольберг напрягся, чтобы сдержать дрожь.
— И вы при этом присутствовали? — спросил он. — Но, по-видимому, не в качестве приговоренного, судя по тому, что ваша голова, если мне не изменяет зрение, у вас на плечах.
Штольберг говорил длинными витиеватыми фразами, чтобы дать себе время опомниться. Он не хотел, чтобы Биттнер увидел, что в него прокрался страх.
— Я там не был, — сухо сказал Биттнер, — мне рассказали.
«Врет, был, — подумал Штольберг. — Он маленький, подленький человечек. И откуда Германия выгребла их в таком количестве? Самое ужасное в том, что всегда находится именно столько палачей, сколько им нужно. А Гете один, Эйнштейн один…»
— Вот вы упомянули, капитан, — сказал Биттнер, взяв протокол из рук Штольберга и аккуратно укладывая его в папку. — Вот вы упомянули, что ящики обвязывали веревками.
— Я этого не говорил!
Он подумал: «Ловит»… И весь напрягся внутренне, готовясь к отпору.
— Разве не говорили? — сказал Биттнер, нисколько не смутившись. — Так все-таки обвязывали?
— Не знаю. Это ведь не на мне лежало. Мое дело транспорт. А упаковка — это дело отправителя.
— Так, так…
Биттнер забарабанил пальцами по столу.
Уже не было ни лирики, ни солдатского братства. А были охотник и дичь. Ну, пока она еще не поймана. Она ускользает. Внезапно Биттнер спросил:
— Вы были членом НСДАП?[8]
— Да.
— И даже штурмовиком?
— Да.
— Но потом сделали шаг влево и вышли из партии?
— Не совсем так.
— То есть?
«Чем короче я говорю, тем лучше», — подумал Штольберг и сказал:
