В самой большой комнате длинного дома, украшенной по стенам головами оленей, зубров, туров, вепрей, увешанной медвежьими и рысьими шкурами, за большим столом сидели знатнейшие лесовики — суровые, длинноволосые, без бород, но с длинными вислыми усами. На одном конце стола расположились рядом оба князя. Радвила, по прозвищу Рыжий Медведь, и впрямь напоминал медведя — большого, неуклюжего и с виду добродушного, но способного натворить много страшных дел. Совсем иначе выглядел хозяин городка — Гимбут. Тёмные волосы, редкие среди голяди, мрачное лицо с резкими чертами, недоверчивые, колючие серые глаза. Было жарко натоплено, и Радвила распахнул кафтан и расстегнул рубаху, обнажая поросшую рыжим волосом могучую грудь. Но угрюмый чёрный, подбитый рысьим мехом кафтан Гимбута оставался запахнутым.
Против князей сидел старик в белой жреческой одежде, с неостриженными волосами и бородой, семь раз опоясанный расшитым священными знаками поясом, — Ажуол, верховный жрец голяди. Он служил Перкунасу-громовнику, которого здесь почитали в облике медведя. Мудрого и рассудительного жреца племя уважало. Но для князя и его дружины гораздо больше значило слово жреца в чёрных одеждах, носившего жуткое имя Визунас. Так звали дракона, что пожирает души мёртвых, не сумевшие выбраться с помощью медвежьих и рысьих когтей на гору к богу неба. Гимбут с дружиной исправно поклонялись Перкунасу, как и всё племя. Однако Громовник мог дать телесную силу, мужество, победу — но не ту таинственную, колдовскую силу, что воздвигает избранных воинов над простыми. Этой силой Смерти владел и наделял ею Поклус. Его многознающий слуга Визунас справлял для князя и самых близких к нему дружинников страшные обряды, кончавшиеся людоедскими пиршествами.
Сейчас главный жрец сидел рядом с Медведичами, на которых почти все глядели с недоверием и даже враждебностью.
— У вас в Черной земле что, воевать разучились? Или нас хотите в засаду заманить? — Радвила смотрел на них насмешливо, словно на не умеющих как следует врать мальчишек. — Так мы и засады не побоимся. Только вас поведём связанных. И если что... пустим на мясо! — Он загоготал на всю комнату. — Вашими медвежьими половинами я бы и сам полакомился. А остальное пусть возьмёт себе Гимбут. Ума от вас не наберёшься, так хоть силы прибавится.
Собравшиеся покатились со смеху.
— Да они просто лазутчики, — презрительно скривился Гимбут. — Небось гадаете, зачем мы оба здесь, да ещё с войском? Скажу. Мы собрались в набег как раз на вашу Чёрную землю. И подставлять ради вас, трусов, головы под сарматские мечи не собираемся. Да! Вы, венеды, трусы и сарматские рабы, и ни на что больше не годитесь.
— Мы трусы? — взревел Бурмила. — Кто так думает, пусть выходит и бьётся хоть с одним из нас двоих! Кто кого одолеет, тот того и съест! Били мы ваших родичей будинов и вас побьём!
Собравшиеся возмущённо зашумели. Некоторые вскакивали, хватались за оружие. Радвила поднялся и сбросил кафтан, всем своим видом показывая, что готов драться не только с Медведичем, но и с настоящим медведем. Шумила бросил отчаянный взгляд на Визунаса. Тот спокойно встал, по-особому взмахнул рукой — и вдруг словно могильным холодом дохнуло на всех, заставив притихнуть самых буйных. Взгляды всех невольно обратились к жрецу. Его худое бесстрастное лицо обрамляли рано поседевшие волосы, падавшие на покрытые чёрным плащом плечи. На чёрной рубахе были серебром вышиты три черепа — человеческий, бычий и конский — и две змеи.
— Вы, драчливые петухи, ещё ни поняли, кто и зачем пришёл в лес? Этот Ардагаст — не просто сармат и явился не только за данью. Он не ищет ни добычи, ни рабов на продажу. Зато ему уже покорились три сильных племени. Теперь они будут воевать только с его врагами, почитать только его богов. Откуда у него, безродного бродяги, такая сила? Боги восстали друг на друга, вот что! У него чаша бога Солнца. Вот кто хочет сделать нас рабами своей Огненной Правды! Она, к примеру, не велит людям ни почитать Тьму, ни вкушать мясо людей.
Гимбут стиснул руки. Его лицо застыло. Слова князя падали тяжело, как удары молота:
