Волх взялся за меч, но Ардагаст остановил его и спокойно улыбнулся, глядя на нуров и нурянок, спасённых из огня:
— Не за что мучить-то. Ну разве я похож на беса, а, бабы? Или это пламя даждьбожье, что в моей руке, похоже на то пекельное, которым вас чернобожьи слуги оградить хотели? Видите, то уже погасло, когда погибли колдуны, что его держали, а это горит. Есть солнце и посреди волчьей ночи!
— А он красивый, будто сам Даждьбог... И по-нашему хорошо говорит. А чаша и впрямь будто солнце — ласково так светит, — вполголоса заговорили женщины.
— Люди леса! Царь Ардагаст не хочет вам ни смерти, ни неволи. Покоритесь не ему, а Солнцу, которое дало ему это чашу! — громко произнёс Вышата.
— А кто не покорится, — нарочито грозно сказал Ардагаст, — того и впрямь в рабы отдам... вот ему!
И Зореславич указал на Андака, так и щупавшего нурянок масленым взглядом. Саузард, недовольно кривясь, постукивала плетью по ладони. Из-за спин дружинников вдруг появился Шишок. Ступать на радужный мост он по робости не торопился, вот и попал вместе с дружиной Андака в самую гущу схватки с нечистью.
— Чего там! Я, лесной хозяин, Солнце-Царю служу, а вы что, хуже? Да я сейчас трёх бесов до смерти пришиб да двух упырей, а волк мой их загрыз и вовсе без счету! Не скоро они теперь к вам сунутся!
Весёлый, добрый смех прокатился среди нуров. И вот уже лесовики, только что насмерть бившиеся с росами, наперебой заговорили:
— Да мы что, черти преисподние — с Солнцем красным воевать? За что бились-то, да ещё в святую ночь? Обморочили нас ведуны проклятые! Вот он, грех-то перед светлыми богами...
— Ну так пошли с нами, колядниками, наутро к священной проруби от грехов очищаться! — сказал Вышата, беря в руки шест с солнечным ликом. — Только прежде я верну человеческий облик двум святым зверям.
Он снова простёр руки над конём и туром, и глазам удивлённых нуров вместо двух животных предстали три русальца.
— О Кришна! — воздел руки индиец. — Воистину я словно воплотился в бога. Быками у нас зовут могучих богов и великих воинов.
— Ну, каково быть конским крупом да задними ногами? — спросил Всеслав Хоршеда, выбираясь из-под покрывала. — Это тебе не плясать невпопад для смеха!
— Каким крупом? Я всем конём был, и передними ногами бил нечистых, и задними.
— Так и я... тоже был. Вот чудеса даждьбожьи! А грек говорил, что не уживутся две души в одном теле...
— Что, Яроцвет, остался один? — с торжеством взглянул на жреца Волх. — Не будет тебе огненной смерти, получишь водяную. Велю тебя бросить в священную прорубь.
— Зачем? — возразил Ардагаст. — Чтобы глупые бабы духу его молились? Пусть лучше очистится в проруби со всеми.
Утром, ещё до рассвета, победители и побеждённые толпой повалили к Днепру, где во льду была вырублена большая прорубь в виде креста — знака Солнца. Не молитвы волхвов, не священные песни — сами лучи восходящего солнца освящали воду. Колядники сняли маски, разделись и первыми окунулись в ледяную воду. Окунули в прорубь и Хилиарха — трижды, с заговорами, — и подвижность вернулась к его руке и ноге. Следом окунались все, кто считал себя грешным.
А конные дружинники разъезжали, махая мётлами и плетьми, и кричали: «Идите уже, святки, с богами, да через год возвращайтесь!» Святые и страшные вечера прошли. Кончилась волчья ночь над древней нурской землёй.
Глава 5
ЛЮТЫЙ ЗВЕРЬ И ЛЕСНАЯ ЦАРЕВНА
Росская рать перешла Днепр и двигалась долинами Сожа и Ипути на восток, собирая дань со здешних нуров. А дальше к востоку, за водоразделом, по Десне и её притокам, среди непролазных Дебрянских лесов, лежала Чёрная земля. Так её звали не только южане-сколоты, боявшиеся тёмных чащ, но и её обитатели — рыжеволосые будины. Эти будины были похожи — и не похожи на своих южных сородичей, построивших вместе со степняками-гелонами и сколотами великий город Гелон на Ворскле. Такие же дружные, миролюбивые и весёлые, так же почитавшие хмельного и щедрого на урожай бога Рагутиса, которого венеды звали Ярилой, а греки — Дионисом Гелонским.
Но чтили они другого бога, чёрного и страшного, как лесные дебри, в которые и днём солнце не пробивается через сплетение ветвей. Его звали Поклусом — «пекельным» и Вельнясом — «чёртом». Его не любил никто, но все боялись. Он мог одарить колдовскими умениями — оборотничеством, ясновидением, знанием языка зверей. Мог дать богатство, особенно скот. А мог утопить, повесить, содрать живьём кожу. Мог втянуть в колдовскую пляску, от которой парни бросались в болото, а девушки вешались. Пошёл человек в лес и пропал — значит, душа и тело его достались Чёрному богу. Заходило солнце, тьма чащобы сливалась с ночной тьмой, ночная — с подземной, и восставал из этой беспредельной тьмы её владыка, и носился на чёрном коне, поднимал вихрь, и горел огнём его единственный глаз, и развевалась седая борода.
