Загудела тетива, и белая, покрытая льдом стрела попала в златорогую козу, и упала она на колени, и рухнула на бок, сражённая булавой Мороза-Воеводы. Бросились волк с медведем, чтобы растерзать её, но Чернобог тут же отогнал их, как собак, от добычи и подозвал гречина, чтобы продать ему за драхмы и сестерции мясо, шкуру и серебряные копытца с золотыми рогами. Многие тут вспомнили Сауаспа, а иные, глядя на его дочь с зятем, вслух говорили: «Эти продадут и землю нашу, и небо, и само Солнце». Мороз с купцом алчно торговались и грязно бранились, а легионер уже размахивал мечом, требуя отдать ему козу даром, потому что весь скот в Скифии принадлежит его императору...
Ардагаст шёл ночным лесом. Золотое пламя колебалось, указывая дорогу, длинный кушанский меч рассекал преграды. Не пушистые ковры, не мозаичные полы стелились под ноги царю — снег, да валежник, да вывороченные бурями корни. Не под дворцовыми арками проходил он — под низкими сводами из переплетённых ветвей, с которых за шиворот сыпался снег. Тьма без предела была впереди, и тьма смыкалась сзади. Вот вспыхнула во тьме пара жёлтых огоньков, потом ещё и ещё — спереди, с боков, сзади. Огоньки всё ближе, всё громче вой: волки перекликались, окружая добычу.
Волки, бывает, уносят детей, но редко осмеливаются броситься на сильного вооружённого мужчину — разве что такой вот голодной зимой. Если волки — настоящие. А если под волчьими шкурами прячутся безжалостные людские души? Побежишь — нападут сзади, пока справишься с передним. Залезешь на дерево — не уйдут, а в Чаплин надо попасть до рассвета. Выбрав ствол пошире, Ардагаст привалился к нему спиной и стал ждать. Можно было бы, кроме меча, взять и акинак, но куда девать чашу? За пазуху не сунешь — одежду прожжёт. Да и умеет Огненная Чаша сама за себя постоять, хотя, может быть, и не всегда. Значит, может послужить и оружием в руках избранника богов.
Волки, совершенно не таясь, подбирались всё ближе. В золотистом свете чаши блестели белые клыки, из пастей вырывалось рычание. Ардагасг выставил вперёд меч и громко заговорил:
— Вы кто, волки или люди? Если волки, так я вам не баран. Глядите, на этот меч напоретесь, в этом огне изжаритесь. А если люди, так что, в Даждьбога не верите, Огненной Правды не ведаете? Так узнайте на себе её силу. Она — в этой чаше! — Внезапно он заметил между деревьями неуклюжую бурую громаду. — Бурмила, ты? Чего прячешься у волков за спинами? Выходи биться!
Ответом ему был рёв, переходивший в раскатистый хохот;
— Ур-р-хо-хо! Ну как же я волков обижу, добычу отниму? Хоть я при случае и люблю человечинкой полакомиться. Сладкая она, будто мёд...
— А ты чашу отдай, тогда, может, и умолим отеческих богов выпустить тебя и войско твоё, — раздался ехидный голос Шумилы. — Порадей о своих людях, царь, пока мы добрые.
Двое молодых, сильных волков-переярков бросились на Ардагаста сразу с двух сторон. Он сделал выпад мечом навстречу одному, направил другому в морду пламя чаши. Первый переярок упал с рассечённым горлом, второй, дико визжа, покатился по снегу с обгоревшей дочерна на груди и морде шерстью. Матёрый вожак взвыл, и вся стая бросилась на Ардагаста. Но в его руках теперь было словно два меча — серый стальной и пылающий золотой. Царь широко взмахнул рукой с чашей. Самые осторожные звери отскочили назад сразу, более смелые — получив ожоги. У одного от головы остался лишь обгоревший череп. Ещё одному волку Ардагаст всадил меч в брюхо. Тем временем зубы другого впились царю в плечо. Зореславич быстро направил пламя чаши ему в бок, и волк повалился на снег с жутким визгом.
Самые смелые из волков, как оказалось, не родились зверями. Рядом с обгоревшим корчились на снегу два крепких парня с волчьими шкурами на плечах. У одного хлестала кровь из распоротого живота, у другого чернела на боку страшная рана, через которую были видны сожжённые внутренности. Чародейские пояса у обоих оборотней лопнули, и теперь волколаки умирали в людском обличье. Двумя ударами меча Ардагаст пресёк их мучения.
Зореславич, переведя дыхание, привалился к дереву, ощупал плечо. Волчьи зубы порвали в клочья кафтан и плащ, разорвали кожу, но глубоко не проникли. Уцелевшие волки жались к деревьям, скулили от боли, огрызались, но не уходили. Что-то удерживало их. В темноте за спинами зверей Ардагаст заметил белое сияние. Вот оно приблизилось, и царь увидел всадника на белом коне, во всём белом. Всадник стоял далеко, так что лица его не удавалось разглядеть, и был совершенно безмолвен.
