— Лаврионские рудники — не в ваших лесах и не в Сарматии, а в Элладе. Там выкупиться может только тот, кого хозяин отпустит на оброк. А в рудниках выкупом служит смерть. Туда берут только сильных рабов, но и те долго не живут. Понял теперь, что ждёт мужчин твоего племени? Самим сарматам много рабов не нужно.
— Не пугай, гречин! Все погибнем, а в неволю не пойдём!
Ардагаст положил руку на плечо дреговичу:
— Мне ваша гибель не нужна, и неволя тоже. Повести вас к грекам на арканах хотят вон те. — Он показал рукой вниз, в сторону сарматских шатров. — Видишь знамя с родовой тамгой Сауаспа? Она ведь вам знакома. Там его дочь и зять. Вот и передай отцу: я пришёл только за данью, такой же, какую вы давали Сауаспу. А если князь Вячеслав хочет погубить племя, пусть ведёт его в бой. Иди! Тебя послали на разведку? Так можешь осмотреть весь мой стан и доложить отцу. Мне от венедов скрывать нечего!
Войско росов двигалось дальше на север. Вдруг перед самым конём царя из лесу выскочил волк и лёг на брюхо, положив голову на лапы, словно перед вожаком, и жалобно заскулил. Кто-то из дружинников пустил в него стрелу. Волк увернулся, но не убежал, а запрыгал перед Ардагастом, взлаивая, будто собака.
— Оборотень, что ли? — обернулся царь к Вышате.
В детстве Ардагасту пришлось столкнуться с волком-оборотнем. Худой, облезлый и очень пугливый, он бродил возле села, жил по большей части объедками, падалью и мышами. Деревенские мальчишки, хоть их и пугали волколаком, дружили с ним, подкармливали хлебом, оберегали от собак и охотников. В конце концов Вышате удалось расколдовать его. «Страшный» оборотень оказался безвредным мужичком из соседнего села, которого заколдовала какая-то захожая ведьма — просто так, чтобы похвалиться чародейским искусством перед местными товарками. Не умевший и не любивший охотиться по-волчьи и совестившийся красть, он не решился даже сунуться в волчью стаю и едва выжил в одиночку.
Нынешний волк, впрочем, не выглядел таким заморённым. Вышата достал кусок хлеба. Зверь подошёл ближе, но хлеба не взял, а отбежал к деревьям, призывно взлаяв.
— Да нет, волк вроде настоящий. А нас куда-то зовёт.
Ларишка спешилась, подошла к волку, погладила. Тот заскулил ещё жалобнее и мотнул головой в сторону леса. Ардагаст велел войску остановиться, а сам сошёл с коня. Следом спешились индиец и грек, охочие до всяких скифских диковинок. К ним присоединились волхв и Милана с Сигвульфом, и все семеро двинулись вслед за волком вглубь чащи.
Идти пришлось недолго, хотя и через сплошные буреломы. В незаметном овражке лежал, придавленный упавшим деревом, бородатый мужик в залатанном сереньком кафтане и островерхой заячьей шапке.
— Помогите, люди добрые! Вы уж простите. Никак вот дерева не подниму.
— Такое подниму разве что я, — покачал головой Вишвамитра, нагнулся и с усилием поднял толстенный дубовый ствол.
Мужику хотели помочь, но он уже и сам встал, кряхтя и потирая спину. Был он низок ростом, невзрачен, лохмат, но в коренастом теле чувствовалась большая сила. Из косматой бороды и волос торчали веточки, хвоя, прелая листва. А вот бровей и ресниц вовсе не было. И кафтан запахнут не как у людей: левая пола сверху.
— Ох, спасибо вам. Лез косолапый через чащу, да дуб, бурей вывороченный, на меня и завалил. Хоть бы помог выбраться! Я зову, а он мимо. Кабы не пёсик мой...
Волк, радостно повизгивая, лизал мужика в лицо. Вышата внимательно пригляделся к спасённому:
— Да ты, никак, леший?
— Леший... без леса, — вздохнул мужик. — Жил я в Дебрянских лесах на Десне. Какой лес у меня был: дубы столетние, сосны, берёзы... А малинники какие, а грибы! И все-то у меня водилось, всякая скотина: лоси, кабаны, туры. Опять же волки, медведи, росомахи... Даже лютый зверь гривастый, священный, заходил. Жена у меня была из людей — мать её сдуру прокляла, ко мне послала, — четверо лешат. Да вот выдумал Чернобор, верховный жрец северян, колдовской способ лес жечь, да так, что без чар не погасишь, и решил показать тот способ перед Чернобогом и Ягой — как раз на моем лесе. И за что это? Всегда со всеми ладил, с чертями даже... — Леший всхлипнул, вытер нос. — Одно пепелище осталось. Скотина, какая не сгорела, вся разбежалась. Лешиха с детьми к себе в село ушла — не знаю уж, к матери или к охотнику одному разбитному. Остался со мной только Серячок, пёсик мой. Вот мы и бродим лесами, а в них, куда ни ткнись, всюду свои хозяева.
